Ему казалось, что в ребенке он найдет начало нормальности и ненормальности взрослого.
Малыш делал левой рукой столько же движений, сколько и правой. Он не интересовался предметами, которые держали от него дальше двух футов. Но если его подносили ближе, он обычно — хотя не всегда — тянулся к нему руками, однако часто как левой, так и правой.
Когда ему давали что-то такое, за что он мог схватиться, его можно было поднять в воздух, и он держался совершенно самостоятельно. Он делал это одинаково любой рукой, но каждый раз пользовался одними лишь пальцами. Большой палец все еще был бесполезным придатком.
Он выказывал явные признаки страха после какого-нибудь громкого шума, болевого раздражения или когда внезапно летел вниз при подбрасывании. Ничто другое его не тревожило. Он не боялся животных или предметов, больших или маленьких, независимо от того, как близко их подносили. И ему нравилось, когда его гладили под подбородком.
Другие малыши на борту реагировали на все это точно также.
Много раз Клэйн размышлял над своими наблюдениями.
— Предположим, — удивлялся он, — окажется, что у «всех» малышей будут инстинктивные реакции как у Брейдена и у тех, кого я проверил. Другими словами, в основном они не кажутся либо правшами, либо левшами. Они не боятся темноты. Очевидно, они учатся этим вещам. Когда? При каких условиях? Каким образом один малыш становится безответственным Каладжем, другой — безжалостным, блестящим Чиннаром, а третий — рабочим на полях?
Было одно, как он обнаружил, в чем Брейден отличался от других малышей его возраста. Когда ему по подошвам проводили тупым предметом, все пальцы сгибались в одном направлении. Все другие малыши сгибали большой палец вверх, а четыре пальца — вниз.
Разграничительная линия казалось проходила в возрасте одного года. Из девятнадцати старших детей, проверенных Клэйном, шестнадцать реагировали как Брейден.
То есть все их пальцы гнулись в том же направлении. Трое других продолжали реагировать как обычные младенцы в возрасте меньше одного года. Каждый из этих трех был признан трудным ребенком.
То, что в четыре месяца Брейден имел такую же реакцию, как и гораздо старшие дети, наводило Клэйна на мысли. Может быть, здесь было свидетельство того, что его сын унаследовал сверхобычную устойчивость, которую он подозревал в себе?
Он все еще был углублен во всю эту сложную проблему нормальной психики, когда «Солнечная Звезда» вошла в атмосферу Земли. Прошло девятьсот семьдесят дней после их отправления.
Перед посадкой Клэйн выслал патрули. Их доклады были обнадеживающими.
Его имение было не тронуто, хотя примерно в двух милях от дома вырос большой и шумный поселок беженцев.
Согласно отчетам командиров патрулей, в Солнечной системе находилось почти четыреста боевых кораблей Риссов. Они заняли большинство горных районов на различных планетах и спутниках и деловито укрепляли свои позиции.
Эффективного сопротивления не было. Армейские части, получившие приказ сражаться, уничтожались. Граждане, которые показались на глаза врагу или которым не повезло, и они оказались на месте высадки, были уничтожены все до единого.
Сразу же после своего прибытия захватчики провели массированную атаку почти на полсотни городов. Около двух миллионов людей попали под ужасные атомные взрывы; так сообщалось в докладах. Остальные успешно добрались до своих фермерских убежищ и были в безопасности.
Уже больше года не упало ни одной бомбы. И даже в те первые гибельные дни не был атакован ни один город в низинах. Риссы сосредоточили свои громадные бомбы на города, расположенные у подножия гор и в горах, на высоте не менее трех с половиной тысяч футов над уровнем моря.
Глупые и беспечные, среди беженцев попадались как те, так и другие, в течение четырех месяцев потихоньку возвращались в неповрежденные центры. Требовались энергичные действия. И тем не менее Клэйн отрицательно помотал головой.
И тем не менее он действовал в пределах обозначенных как его человеческим, так и вражеским оружием.
— Сначала мы возведем оборонительные сооружения вокруг имения, — сказал Клэйн Чиннару. — Для того чтобы установить резонаторы и молекулярное оружие и приняться за пещеры, потребуется около недели. Пока все это делается, я постараюсь собрать своих агентов.
На все требовалось время, мысль и тщательнейшая подготовка.
Спасательные суда парили в ночи. Призрачные фигуры стояли на земле. Небольшие суда слетали вниз из черноты на огни, расположенные по определенному рисунку. Такие сборы давно стали практикой Клэйна, и он принимал их спокойно. Годами он действовал через агентов, выслушивая отчеты о сценах, которые наблюдали не его, а чужие глаза, и у него было отработанное мастерство составлять итоговые картинки, так что зачастую он мог видеть то, чего не заметили агенты.
Каждая встреча с агентом следовала общей схеме. Каждый в отдельности оставался в темноте. Здесь были рабы, которые следили, чтобы мужчины и женщины были накормлены, но сама еда выдавалась через узкую прорезь окна паре рук, которые вытягивались из ночи. Съедалось это человеком, скрытым в тени, в редком ряду ему подобных. Однако случаи, когда они заговаривали друг с другом, были редки.
Каждый агент сначала докладывал трем офицерам. Доклад был устным и передавался из темноты офицерам, которые сами были скрыты в темноте. Если даже один из этой комиссии решал, что рассказ заслуживал дальнейшего рассмотрения, агента передавали дальше, к Клэйну.
Следующий этап — меры предосторожности. Агент обыскивался, если мужчина — мужчиной, если женщина — женщиной. Большинство агентов были в деле уже давно и знали каждый этап, так что не высказывали никаких возражений, когда заходили в личное патрульное судно Клэйна и впервые за все время беседы должны были открыть лицо.
Постепенно, таким вот образом, пока проходила ночь, общая картина прошедших двух с половиной лет доходила до Клэйна.
Последний агент наконец ушел — слабый звук их небольшого корабля был едва ли громче, чем шепот в кромешной тьме. Клэйн вернулся к кораблю и обдумал то, что узнал.
Лилидел и Каладж знали о его возвращении. Это демонстрировало оперативность агентурной работы их сторонников. Но эта информация порадовала Клэйна. Они распространят известие о его появлении гораздо быстрее, чем это мог сделать он.
Он не удивился, когда узнал, что Лилидел уже рассматривает его как опасность более страшную, чем Риссы. Для нее правление было личным обладанием. То, что у нее самой не было представления о том, что нужно делать в этом национальном чрезвычайном положении, ничего не значило. Не считаясь с последствиями, она намеревалась держаться за власть.
