И ничего не произошло. Инид подняла голову и открыла глаза. Планета была розово-пурпурной, а небо золотисто-зеленым.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнул Конепес. — Мы прибыли и никаким неприятностям не подверглись.
Инид сделала осторожный вдох — сперва совсем легкий, пробный, потом другой, поглубже. Воздух казался нормальным — она не поперхнулась, не было ни удушья, ни дурного запаха.
— Что с тобой? — осведомился Конепес. — Тебе нездоровится?
— Ничего подобного, — ответила Инид, — просто небо не бывает такого цвета. Откуда на небе возьмется сочная зелень? Земля окрашена неприятно, но, наверное, она все-таки может быть розовой и даже багровой, а вот зеленого неба, извини, не бывает…
Но, нравится или нет, небо действительно было зеленым. И она сама была живехонька. И даже, не исключается, все вообще было в порядке, хоть судить об этом с уверенностью она не могла, потому что до сих пор так ни в чем и не разобралась.
Конепес стал спускаться по прутьям вниз. Нижний угол невода висел над самой почвой.
— Я не задержусь, — пообещал пришелец. — Вернусь без промедления. Жди меня прямо здесь и не отдаляйся, пребывай вблизи…
Земля по-прежнему оставалась розово-пурпурной — розовая трава, деревья с фиолетовым отливом. И, невзирая на сочную окраску, земля казалась скучной, плоской до монотонности — самый неинтересный кусок суши, какой только доводилось видеть. Земля стелилась как полотно во всех направлениях до туманного горизонта, где присущие планете цвета — розовый, зеленый, золотистый и фиолетово-багровый — смешивались в муторный коктейль. Монотонность нарушали лишь отдельные деревья да изредка небольшие курганчики. И ничто нигде не шевелилось — ни парящей птицы, ни порхающей бабочки, пустота и уныние в самом прямом смысле.
— Что это за планета? — спросила Инид.
— Единственное ее обозначение, — ответил Конепес, — есть символ на карте. Как произнести этот символ, при всем желании не имею понятия. Возможно, для произнесения вслух символ вовсе и не предназначен.
— Как же мы попали сюда так быстро и без каких бы то ни было…
— Нас сюда транслировало, — объявил Конепес и, достигнув почвы, без колебаний молча двинулся прочь от Инид. Он шел размашисто и вприпрыжку, а рядом прыгала и скакала исполинская тень, размытая по краям: блеклое красное солнце тонуло в мареве зеленого неба и давало слишком мало света даже для образования приличной тени.
Вся планета, подумалось невольно, бездарна и аляповата, будто слеплена напоказ кем-то, кто и не слыхивал о хорошем вкусе. Инид принялась спускаться вниз, задержалась, вгляделась пристальнее. Конепес растворился в мутном мареве, она была предоставлена самой себе. Ни внизу, ни вокруг не было заметно никаких признаков жизни, кроме травы и деревьев. Гладкий равнинный простор да отдельные курганчики.
Она соскользнула наземь и слегка удивилась, ощутив под ногами твердь: почему-то у нее сложилось впечатление, что грунт губчатый или даже топкий. Решившись наконец расстаться с неводом, она направилась к ближайшему курганчику, совсем маленькому, напоминающему кучку камней. Такие кучки ей доводилось видеть в средних веках — землепашцы, расчищая посевные участки, выкапывали камни и складывали их на меже. Но там в одну бурую кучку попадали камни любых размеров, от форменной мелочи до увесистых валунов. Здесь все камушки казались одинаково мелкими, и многие посверкивали на солнце.
Достигнув курганчика, Инид опустилась на колени, собрала пригоршню камней и поднесла их к глазам на раскрытой ладони. Даже в хилом свете красного солнца камни полыхнули огнем. У нее захватило дух, мышцы непроизвольно напряглись, хотя вскоре расслабились. Ты же ничего не знаешь о драгоценностях, внушала она себе, ты не отличишь осколок кварца от бриллианта… Но нет, никак не верилось, что весь этот блеск и огонь исходят от обыкновенной гальки. На красноватом камне размером чуть меньше куриного яйца был скол, полыхающий ослепительным багрянцем. Камушек, расколовшийся пополам, казалось, трепещет, испуская потоки сини. А другие камушки светились оттенками роз и фиалок, яркой зеленью и теплой желтизной.
Перевернув ладонь, она позволила им всем упасть искристым дождем. Если это и впрямь драгоценные камни, то в отдельные периоды истории человечества они могли бы нашедшему их принести целое состояние. Правда, не в ту эпоху, откуда Инид и ее семья бежали без оглядки. В ту эпоху все драгоценности, антикварные вещи и раритеты утратили всякую ценность. Тот мир не признавал ни денег, ни драгоценностей.
Интересно, знал ли Конепес об этих кучках драгоценных камней, которые неведомый народ свалил здесь столь небрежно и без счета? Вряд ли, ответила себе Инид, Конепес ищет здесь что-то, но это не драгоценности…
Она направилась к следующей кучке, но, добравшись до цели, даже не замедлила шага. Кучек таких на этой планете полным-полно, вон еще и еще, и все одинаковые, разве что некоторые чуть побольше. Она теперь знала наверняка, что это за кучки и что она в них найдет. Не настала ли пора пройти немного дальше и посмотреть, не отыщется ли там чего-то более интересного?
По-видимому, сама не догадываясь, она все время поднималась по пологому склону, поскольку внезапно равнина кончилась, и перед ней открылся обрыв, а за ним путаница причудливых формаций, нагота крутых утесов, глубокие промоины пересохших потоков — и пирамиды, целая группа пирамид, царство прямых линий, сходящихся к вершине.
Замерев на краю обрыва, Инид пожирала пирамиды глазами, припоминая однажды читанное: в природе нет прямых линий, прямолинейность неизбежно подразумевает искусственность. У пирамид определенно был вид архитектурных сооружений. Края граней были отчетливыми, а сами грани, сужающиеся к вершине, — совершенно ровными.
И тут она заметила, что грани посверкивают точно так же, как курганчики на равнине. Не может быть! Возводить пирамиды с подобной точностью из драгоценных камней или самоцветов — это же просто нелепо, если вообще возможно.
Она подошла ближе, и сомнению не осталось места: пирамиды были сложены из самоцветов, вернее, из тех самых камней, что представились ей самоцветными. При близком рассмотрении сооружение буквально переливалось мириадами радужных искр. Инид даже прищурилась — настолько яркими были красные, зеленые, пурпурные блестки. Пурпурные ее не привлекли — пурпура, гвоздичной красноты и неестественной зелени она насмотрелась на этой планете уже более чем достаточно. Но одна желтая искра — бледно-желтая, несравненно чистая и ясная — заворожила ее, заставила сердце замереть, а дыхание прерваться. Искра исходила от камня размером побольше яйца, поразительно гладкого, будто отполированного протекавшими над ним древними водами.
