5
Такси остановилось у трехэтажного старинного особняка с высокими массивными дверями, колоннами и лепниной. Со стен обветшавшего дома клочьями облезала выцветшая штукатурка, обнажая позеленевшие кирпичи. Кое-где окна были наглухо забиты фанерой. Мужчина, перехватив мой взгляд, печально покачал головой.
— Нет ни времени, ни средств этим заниматься.
Блонский вел меня мрачными коридорами со щелястыми полами, крепко держа под локоть, и что-то насвистывал себе под нос. Он приветливо кивнул пожилым теткам в заношенных халатах, которые прошли мимо нас с лабораторной посудой и биксами. На всем, что встречалось, лежала печать крайней нищеты. И пахло там как-то противно, то ли лекарствами, то ли мышами, то ли плесенью. Мы остановились перед высокой, крашенной белой масляной краской дверью, и, наклонившись к моему уху, он интимно прошептал:
— Добро пожаловать домой, девочка.
У меня заныло внутри вокруг пупка, как бывало в детстве перед кабинетом врача или когда меня вызывали к доске. Сергей Витальевич толкнул дверь и впихнул меня в полумрак кабинета. Я огляделась. Огромные шкафы от пола до потолка были набиты книгами, свитками, распухшими папками для бумаг, лабораторной посудой и еще какой-то дребеденью.
В дальнем левом углу между двумя шкафами на стуле сидел молодой человек, погруженный в чтение толстенного тома. Когда мы вошли, он оторвался от чтения и, встав, шагнул из сумрака в светлое пятно посреди комнаты.
На меня с нескрываемым изумлением и испугом смотрела моя точная копия, только в очках.
— Ясь?! — Я облегченно вздохнула. — Мама знает, что ты в городе?
Брат поморщился. Кроме меня, этим детским домашним именем его никто больше не называл. Я не видела его уже лет семь, с тех пор как он уехал от нас учиться за границу по программе для особо одаренных студентов. И не узнала бы, если бы он не был так похож на меня.
— Ну, что ты стоишь, как столб? Дай, я тебя обниму.
— Я тоже… рад тебя видеть. — Брат уклонился от моих объятий и обратился к Блонскому: — Значит, теперь вы уверены.
Тот довольно кивнул.
— Как видишь, стоит перед тобой собственной персоной. Две попытки. Оба раза обошлось.
Блонский протянул мне белый халат и махнул рукой.
— Тебе в подсобку. Ты уж извини, Женечка, ничего другого здесь у меня просто нет. А переодеться просто необходимо, простуда не смерть. От нее так просто не спасешься.
— А я вас не просила меня спасать, — крикнула я из подсобки, кое-как стаскивая с себя влажные, заляпанные грязью джинсы. Когда я увидела Ярослава, весь страх куда-то улетучился. И чем ласковее разговаривал со мной Блонский, тем сильнее хотелось нахамить ему.
— Так я и не спасал. В любом случае не успел бы, но пронаблюдал работу высших сил в действии.
Халат был мужской, на пару размеров больше. Он то и дело норовил свалиться с плеч, обнажая мою плоскую грудь. Я запахнула его, затянула ремнем на талии и вошла в комнату.
— Вы хотите сказать, что кто-то другой вытащил меня из-под колес? Я же отчетливо помню, как меня толкнули. — Я закатала рукав. На левом плече наливался синевой длинный кровоподтек.
Блонский кивнул.
— Со стороны это выглядело довольно странно. Ты будто налетела на невидимую стену. Я могу лишь строить предположения. Сейчас чайку сделаю, и поговорим как следует.
Он включил в розетку допотопный электрочайник, вытащил из шкафа разнородные чашки, заварку, банку растворимого кофе, пакет с пряниками.
Ясь ревниво смотрел на меня.
— Значит, это уже точно? — с вызовом спросил он Блонского. — Не совпадение?
— Ярослав, ты ученый. До сих пор веришь в совпадения?
— Нет. И что, совсем ничего нельзя сделать?
— То, что ты успел сделать за все эти годы, у тебя никто не отнимет. — Терпеливо, словно объясняя ребенку, сказал Сергей Витальевич. — Ты остался тем, кем был. Но теперь пришло ее время. Ты не можешь закрыть глаза на очевидные факты. Сколько это будет продолжаться, никому не известно, но результат налицо. Она перестала быть заурядностью.
Меня осенило:
— Вы — тот доктор, к которому мама нас водила? Я помню, мы приходили сюда в детстве.
— Правильно, — улыбнулся Сергей Витальевич.
— Вы наконец объясните мне, что все это значит?
Доктор, не торопясь, заварил чай, разлил кипяток по чашкам.
— У меня тут где-то баночка с малиной была. Девочки приносили. А хочешь, Женя, глоток коньячка. Кофе по-фарисейски, самое милое дело при простуде.
— Давайте.
Он достал блестящую фляжку с гравировкой и налил немного в мою чашку.
Я, обжигаясь, отпила кофе. Куснула пряник и чуть не вскрикнула. На глянцевой поверхности не осталось и следа от моих зубов.
— Все у вас тут какое-то фальшивое, — ворчливо сказала я, постучав окаменевшей сладостью по столу. — Пряники бутафорские, и доктор ненатуральный.
— Доктор я как раз самый настоящий. — Блонский, похоже, и не обиделся вовсе. — Биологических наук. Можешь потом в подсобке мои дипломы посмотреть, убедиться. Однако дело вовсе не в том, кто я, а в том, кто ты, Женечка.
Он выдержал долгую паузу, пытаясь произвести на меня впечатление. Ненавижу дешевые театральные эффекты.
— Все дело в том, что вы с Ярославом являетесь результатом эксперимента в области генной инженерии, который начался еще в начале восьмидесятых. Мы работали над созданием человека «новой формации», так сказать. Через несколько лет мне удалось создать неповторимый генетический букет из предоставленного материала. Ребенок должен был унаследовать лучшие качества своих, так сказать, «отцов», передовых людей своего времени.
Он с гордостью посмотрел на Ярослава.
— Блин, я никогда не сомневалась, что тут дело нечисто. Потому что нельзя просто быть таким умным, как Ясь. А я? Почему мне ничего не досталось?
Доктор развел руками.
— Тут, как выяснилось, ты не совсем права. Проконтролировать это было невозможно. А твое появление и вовсе не было запланировано. Побочный эффект. Ошибка программы, так сказать. Так мы думали до определенного времени. А некоторые члены группы и вовсе предлагали тебя удалить. Еще до рождения.
— Ни фига себе, — выдохнула я. — Хотела бы я на этих членов посмотреть.
Блонский поперхнулся, но продолжил:
— Я не позволил. Это редчайший случай. Причем он удваивал наши шансы на успех. Некоторые, наоборот, считали, что ты ставишь под угрозу весь проект. И когда выяснилось, что ты, в отличие от брата, совершенно обычный ребенок, финансирование урезали. Да и вообще, с каждым годом становилось все сложнее. Развал Союза, всех структур… Я еле-еле сохранил это здание, потерял почти всех сотрудников. Кто в кооператоры подался, кто за границу. Но я смог дать Ярославу отличное образование.
— Ясь, ты все знал?
Он кивнул:
— Лет с двенадцати.
— Погоди, а мама? То есть она…
— В каком-то смысле она все равно ваша мать. Биологическая. Она предоставила базовую яйцеклетку и выносила вас.
— Очень смешно. — Я одним глотком допила остывающий кофе.
Мне почему-то хотелось плакать и хохотать одновременно. Разодрать бы все плакаты на куски, раскидать их книжки по кабинету, долбануть стулом по шкафу, чтобы стекла разлетелись.
— В каком смысле? — не понял Сергей Витальевич.
— Совсем меня за тупую держите. Будет вам гнать-то. Может, я и не вундеркинд, как Ясь, но биологию в школе тоже учила. Однояйцевых разнополых близнецов не бывает.
— Ошибаешься. Очень редко, но семи-идентичность, причем разнополая, случается. Вы — первый известный мне случай. Несколько лет назад подобное произошло в Великобритании. И считается первым случаем в мировой практике. Наш опыт, сама понимаешь, опубликован не был.
— Бред какой-то.
— Все очень просто. Материнская яйцеклетка была одновременно оплодотворена двумя сперматозоидами, несущими разные половые хромосомы, а потом разделилась пополам. В результате были зачаты мальчик и девочка. Правда, девочка родилась с генитальными аномалиями.
