- Теперь настала ваша очередь говорить. Скажите нам, сухим людям науки, что вы видите вашими блестящими глазами.
Он взял Мину за руку и крепко держал ее, пока она говорила. Его большой и указательный палец нажимали инстинктивно и невольно, как мне показалось, ее пульс, пока она говорила:
- Граф типичный преступник. Нордау и Ломброзо определили бы его так же, и действительно, ум его неправильно сформирован. Поэтому в затруднении он обращается к привычному способу. Его прошлое может служить руководящей нитью для будущего; одна страница этого прошлого, которое мы знаем по его собственным рассказам, содержит описание того момента, когда граф, находясь в тисках, вернулся в свою страну из той, которой хотел овладеть, с целью приготовиться к новому походу. И он вернулся на поле брани лучше подготовленный и победил. Точно так же он прибыл в Лондон, чтобы овладеть новой страной. Он потерпел поражение и, когда потерял последнюю надежду на успех, и само его существование оказалось в опасности, он бежал за море к себе домой, как раньше бежал через Дунай из турецкой земли.
Так как он преступник, то он себялюбив; и так как его разум ограничен, недоразвит, то действия его основаны на себялюбии, и он замыкается на одной цели. Эта цель - жестокость. Как раньше он бежал за Дунай, бросив свое войско во власть врага, так и теперь он хочет спастись, забыв обо всем остальном. Итак, его собственное себялюбие освобождает мою душу от ужасной власти, которую он приобрел надо мною в ту страшную ночь. Я почувствовала это, о, как почувствовала! Благодарение Господу за Его великое милосердие. Моя душа стала такой свободной, какой не была с того самого ужасного часа; и меня только мучит страх, что во время транса или сна он может, пользуясь моей близостью к вам, выведать от меня ваши планы.
Профессор успокоил ее:
- Он пользовался только вашим разумом: поэтому он и сумел задержать нас здесь в Варне, между тем как корабль, на котором он находился, незаметно пронесся, пользуясь туманом, в Галац, где, несомненно, им все приготовлено, чтобы скрыться от нас. Но его детский ум не пошел дальше, и может быть, по Божьему промыслу, то, чем злодей хотел воспользоваться для собственной пользы, окажется для него величайшим вредом. Охотник попал в свои собственные сети. Именно теперь, когда граф думает, что замел следы, что опередил нас на много часов, его детский мозг внушает ему, что он вне опасности. Он думает также, что поскольку он отказался от чтения ваших мыслей, то и вы не будете знать о нем. Вот тут-то он и попался. Страшное крещение кровью, которое он совершил над вами, дает вам возможность мысленно являться к нему, как вы это делали во время вашей свободы, в момент восхода и заката солнца. Вы перенесетесь к нему силой моей воли, а не его. И эту полезную для вас и для других способность вы приобрели от него же ценою вашего страдания и мук. Главное, он не подозревает ни о чем, ибо для собственного спасения сам отказался от знания нашего местопребывания. Мы, однако, не так себялюбивы и верим, что Господь с нами. Мы последуем за графом; мы не сдадимся, и, даже если погибнем, все же не будем походить на него. Джон, это был великий час; он подвинул нас далеко вперед на нашем пути! Вы должны все записать, и когда остальные вернутся по окончании своих дел, дадите им это прочесть; тогда они будут знать столько же, сколько и мы.
Я записал, пока мы ждали их возвращения, а миссис Харкер перепечатала мою запись на машинке.
Глава двадцать шестая
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
29 октября (записано в поезде по дороге из Варны в Галац).
Вчера вечером, перед самым закатом солнца, мы снова собрались все вместе. Каждый из нас исполнил свое дело как нельзя лучше: мы запаслись на весь день переезда и на предстоящую работу в Галаце всем, что могла подсказать наша изобретательность, усердие и случай. Когда настало время, миссис Харкер приготовилась к сеансу гипноза. На этот раз Ван Хелзинку пришлось употребить больше усилий, чтобы заставить ее впасть в транс. Обыкновенно она сама начинала говорить, достаточно было дать маленький толчок, но на этот раз профессору пришлось задать вопросы довольно-таки решительным тоном, пока удалось узнать кое-что. Наконец она все-таки заговорила:
- Я ничего не вижу: мы стоим на месте, нет никаких волн, лишь вода мягко журчит вдоль борта. Я слышу человеческие голоса вдали и вблизи и скрип и шум весел в уключинах. Откуда-то раздался выстрел из ружья; его эхо кажется далеким. Вот раздался топот над моей головой - тащат какие-то веревки и цепи. Что такое? Откуда-то луч света, и я чувствую дуновение ветерка.
Тут она умолкла. Она приподнялась с дивана, где лежала так, словно ее кто-то принуждал к этому, и простерла обе руки ладонями внутрь, точно поднимала какую-то тяжесть. Ван Хелзинк и я посмотрели друг на друга - нам все стало ясно.
Наступило продолжительное молчание. Мы поняли, что ее время прошло и что она больше нам ничего не скажет, нам тоже нечего было сказать.
Тут она приподнялась с дивана и сказала:
- Видите, друзья мои. Он у нас в руках: он покинул свой ящик с землей. Но ему еще нужно попасть на берег. Ночью он, может быть, где-нибудь спрячется. Но если его не перенесут на берег или если корабль не причалит, то он не сможет попасть на сушу.
Он может только ночью изменить свой облик и перепрыгнуть или перелететь на берег, так как если его понесут, он не сможет сбежать. И если его будут переносить, то, возможно, таможенные чиновники захотят осмотреть содержимое ящика. Таким образом, если он сегодня до рассвета не попадет на берег, весь следующий день для него пропал. В этом случае мы попадем как раз вовремя. Если он не уйдет ночью, мы нападем на него днем, выгрузим его, и он будет в нашей власти: ведь он не может показаться таким, какой он на самом деле - в человеческом образе, - тогда его узнают...
Сегодня рано утром мы снова с трепетом прислушивались к ее словам во сне. На сей раз она еще дольше не засыпала, а когда заснула, оставалось лишь несколько минут до рассвета, так что мы начали отчаиваться.
Ван Хелзинк, казалось, вложил всю свою душу в старания, и в конце концов, повинуясь его воле, она ответила:
- Всюду мрак. Слышу журчание воды на уровне моего уха и какой-то треск, точно дерева о дерево.
Она умолкла, и взошло солнце... Придется ждать до завтра.
И вот мы едем в Галац и сгораем от нетерпения. Мы должны были приехать между двумя и тремя часами утра; но уже в Бухарест мы приехали с опозданием на три часа, так что раньше чем после восхода солнца никак не сможем быть на месте. Значит, у нас будут еще два гипнотических сеанса с миссис Харкер, и тот или другой прольют больше света на то, что произошло.
