…Вечернее пиршество началось веселей, чем обычно. Как только хорезмшах пришел и воссел на свое место, по его знаку дворецкий торжественно огласил:
— Благородные люди Хорезма! Наша могущественная страна является родиной науки и искусства. И вот в нашем цветнике талантов раскрылась еще одна роза. Великий шах разрешил сделать ее украшением своего дворца. Добро пожаловать, Рухсар-бану ханум!
Открылась одна из позолоченных дверей зала, вошла высокая красивая девушка, одетая подобно шахине, и, низко поклонившись присутствующим, села на указанное ей возвышение. Глаза придворных и гостей были теперь устремлены только на нее.
— Благородные люди! — вновь прозвучал звонкий голос дворецкого. — Я счастлив огласить еще одно повеление. Его величество намерен возвести в прекрасном Ургенче минарет, по высоте не имеющий равных себе под луной. Соорудить его обязался перед лицом великого шаха знаменитый мастер Семендер — с тремя тысячами рабочих в течение трех лет. Добро пожаловать, мастер Семендер и его ученик Искендер.
Открылась вторая дверь — в зал вошли смуглый, с коротко стриженной бородой человек средних лет, а с ним богатырского сложения парень красивой наружности.
Однако на вновь прибывших никто не обратил внимания: люди не могли оторвать взгляда от прекрасной Рухсарбану.
По знаку хорезмшаха один из слуг принес окаймленный золотом дутар и отдал его Рухсар-бану. Девушка легонечко взяла инструмент, поклонилась шаху, засучила обшитые золотом рукава длинного платья и, прикрыв глаза стреловидными ресницами, стала играть.
Дутар заговорил словно живой человек. Он снова пел о горестной и печальной доле детей аллаха, и люди, очарованные мелодией, сидели молча и слушали. Струны давно умолкли, а они все еще сидели не шевелясь, не в силах произнести слово или возглас. Спустя несколько времени тишину рассек голос хорезмшаха:
— Милосердная Рухсар-бану! Наш дворец — место веселого настроения, а не горести и печали.
— Простите, ваше величество, что я излила свою душу, — сказала Рухсар-бану, опустив голову. — Но теперь с вашего позволения сыграю более веселые мелодии.
Мастер Семендер что-то шепнул Искендеру.
— Вот как? — сказал тот с тревогой. — Значит, она дочь слепого каландара, о котором говорит весь народ?! И хорезмшах собирается сделать ее наложницей!..
— О нет, ты ошибаешься, — ответил Семендер. — К счастью, шах питает большое уважение к ее искусству.
Веселье продолжалось до полуночи. На этот раз все опьянели и разошлись не от вина и шерапа, а от сладостной мелодии Рухсар-бану.
А Искендер без памяти влюбился в ее красоту.
На следующий день Семендер с тремя тысячами работников начал возводить в центре Ургенча шахский минарет. Дело спорилось, стройка быстро продвигалась вперед, но Искендер почему-то стал невеселым. Немало повидавший в жизни мастер сразу понял, что тревожит сердце ученика. Однако решил: в молодости все случается и со временем пройдет.
Время шло, а Искендер все чах и худел. Тогда Семендер осознал, что свалившаяся на голову помощника беда — это настоящая любовь. Нужно было искать лекарство, хотя дело это, как все знают, очень нелегкое.
Однажды Семендер позвал своего помощника в гости и сказал обеспокоенно:
— Я хорошо понимаю твою боль, Искендер. Только ты не знаешь, что влюбиться в девушку из шахского дворца — все равно что быть влюбленным в луну на небе. Это-то тебе ясно?
— Да, учитель. Только не могу я перебороть сердца, — виновато сказал Искендер.
Мастер долго молчал размышляя Потом нашел какое-то решение и поднял голову.
— Если не возражаешь, Искендер, я обдумаю один выход.
…На следующий день, когда стемнело, во дворце шаха появилась закутанная в черный платок служанка довольно высокого роста. О том, как и зачем вошла она во дворец, не знали ни слуги, ни стража. Видимо, служанка была хорошо осведомлена о расположении комнат и местопребывании обитателей дворца — она уверенно вошла прямо в комнату Рухсарбану. Девушка сидела перед зеркалом, расчесывая густые пряди волос. Обернувшись, она ласково спросила:
— Что, с поручением пришли?
Служанка, опираясь спиной о двери, сняла с головы платок и вежливо поздоровалась. Увидев мужчину, Рухсар-бану хотела закричать, но раздумала. Спокойно глядя на пришельца, она спросила:
— Что вам нужно? — И вдруг ее лицо засветилось радостью: — Или весточку от эта принесли?
— Отец ваш жив и здоров, но я принес весточку от своего сердца, — тихо сказал мужчина.
— Что за весть? — с оттенком разочарования спросила она.
— Кажется, вы не узнаете меня, бану?
Девушка взглянула на парня.
— Да, узнаю. Уж не тот ли вы Искендер-ученик, что приходил с Семендером на празднество во дворце?
— Именно он, — с достоинством ответил парень. — Я помощник зодчего и ваш пленник.
— О чем вы говорите? — удивленно сказала Рухсар-бану. — Здесь я сама пленница. Зачем вам быть пленником у пленницы? И вообще, как вы осмелились проникнуть сюда? Если вас узнают…
— Бану! Настоящая любовь не боится смерти.
Искендер опустился на колени, с немым обожанием глядя на девушку.
Рухсар-бану вдруг почувствовала, как у нее затрепетало сердце.
И влюбленные стали встречаться через день, а иногда и каждый день. Чем больше было таких встреч, тем сильнее становилась их взаимная любовь.
Прошли месяцы, протекли годы. Сооружение минарета также близилось к завершению. И чем выше поднимался минарет, тем ближе становился день исполнения страшного умысла шаха.
Однажды хорезмшах позвал к себе Мехдуны и лениво сказал:
— Мне кажется, о визирь, минарет вышел таким, каким мы желали его видеть. Завтра или послезавтра Семендер положит последний кирпич. Не забудь, о Мехдуны: такой минарет должен быть только в Хорезме. Выше, чем у Хорезма, славы быть не может. Ты понял меня?
— Властелин мира… — с робостью глядя на шаха, произнес визирь, — я, по правде сказать, не совсем понимаю.
Хорезмшах сердито уставился на визиря.
— Плохо, Мехдуны! Твой разум начинает тупеть. А ведь ум та же сабля: если все время не точить, она затупится… Не каждый мастер способен выстроить такой минарет. Это может только Семендер. И если его голова останется целой и невредимой, кто поручится, что подобный минарет не появится завтра в Хорасане или Самарканде, Кандагаре либо Герате, а?
Словно холодная молния, пронеслась в мозгу визиря догадка. Его бросило в пот, ибо Мехдуны уважал мастера Семендера как искуснейшего зодчего.
— Вот теперь я понял, солнце Хорезма… — с усилием произнес визирь.
