– Какое же?
– Близкое к идеалу соотношение цена-качество.
– Не понимаю, – признался Адамски. – Не специалист.
– Приведу простой пример, – сказал Маринин. – У нас делают очень простые электрические чайники. Они очень дешевы и надежны, изготовлены из нержавеющей стали, грубые классические формы. Да, он некрасивы. Немцы, в отличие от нас, делают очень красивые электрочайники. Из огнеупорного пластика, прозрачные, видно, как вода кипит. Но в том-то и дело, что по соотношению цена-качество немецкий чайник – предмет роскоши. Он стоит сто долларов, а радует глаз потребителя два-три года. Потом прогорает. Наш чайник стоит пять долларов, но может работать десять-пятнадцать лет в самых диких условиях. Его можно даже в лесу над костром повесить и использовать как обычный походный чайник, а потом вернуться домой и снова воткнуть в розетку. Наши экономисты давно заметили, что без всякой рекламы наши чайники хорошо идут в развивающихся странах. Потому что там люди не гонятся за предметами роскоши – им нужен дешевый и надежный в эксплуатации продукт. И мы поняли, какой сектор рынка безраздельно принадлежит нам. Мы увеличили стоимость чайника до пятнадцати долларов, два доллара потратили на рекламу, и за год продали пятьдесят миллионов чайников по всему миру. И до сих пор каждый год столько же продаем. То же самое и с другими товарами: часы, игрушки, туалетные принадлежности, электрооборудование, строительные материалы и многое-многое другое. Мы там, где не желают переплачивать за красивую безделушку. Мы там, где соотношение цена-качество имеет значение. И знаете, что выяснилось? Выяснилось, что в развитых капиталистических странах потребитель тоже не любит переплачивать. Так что, объемы поставок чайников в Германию у нас сейчас выше, чем в Индию.
– Но ведь это не самый значительный сектор экономики, – вставил словечко Адамски. – Объемы розничной торговли всегда невелики.
– Конечно, – Маринин кивнул. – И поначалу было трудно. Нам никак не удавалось развернуть нормальную внешнюю торговлю. Мешали санкции, мешало отсутствие разветвленных связей. Оказалось, что мировой рынок давно поделен, и крупные корпорации совсем не радуются, когда у них появляется новый конкурент. Нас избивали, как детей. Но мы выстояли. Всё-таки всемерная поддержка государства многого стоит. В особенно тяжелые годы, это девяносто первый и девяносто второй, нас спасло то, что случилась война с Ираком и резко возросли цены на нефть и газ. Вышел на полную мощность наш газопровод с Западной Европой. Но сейчас доля углеводородов в экспорте снижается. Нам невыгодно торговать ресурсами. И думаю, я не раскрою большого секрета, если скажу, что очень скоро правительство собирается объявить бессрочный мораторий на расширение добычи углеводородного сырья. Придется европейцам поискать его в другом месте.
– Всё это прекрасно, – оценил Адамски. – Но я одного не понимаю. Как всё это согласуется с коммунистической идеологией?
– Очень хорошо согласуется, – Маринин усмехнулся. – Нужно только понимать, что идеология служит интересам людей, а не наоборот. Люди продуцируют идеологию. Когда пришло время, коммунистическая идеология изменилась. Для нас теперь превыше всего интересы отдельного советского человека. Именно этим интересам служит наше государство. Советский человек должен чувствовать себя выше других людей, потому что он человек будущего. Если он не нарушает законы, он должен пользоваться комфортом и защитой. Он должен принимать участие в делах управления и нести ответственность за совершенные ошибки. Он свободен во всем, что не нарушает права других людей. В этом наша коммунистическая идеология сходна с вашей американской. Но есть и принципиальная разница. Мы никогда не признавали и не признаем, что мерилом состоятельности человека являются деньги. И мы всегда даем второй шанс…
30 января 2003 года, где-то над СССР
Перелет через Атлантику утомил Дэйва, и несколько часов после Парижа он поспал. Разбудила его стюардесса.
– Мистер Адамски, – сказала она на хорошем английском, – пожалуйста, заполните этот бланк.
Дэйв, щурясь спросонья, взял бумагу, повертел ее так и этак.
– Что? Зачем?
Но стюардесса уже ушла.
– Это ваше обязательство перед советским правительством, – объяснил Маринин, он сидел рядом и читал книгу в мягкой обложке.
– Мы пересекли границу, и вы должны подписать обязательство. Там нет ничего страшного, Дэйв. Вас эти пункты не касаются. Но всё равно прочитайте внимательно. И подпишите.
– А если не подпишу? Меня не пустят в страну?
Маринин вздохнул.
– Пустят. Но тогда вас везде будет сопровождать сотрудник КГБ. Вам это надо?
Адамски прочитал. Глаза его округлились.
– Это же дискриминация! – заявил он.
– Где? – устало спросил Маринин.
– Ну вот, – Дэйв нашел один пункт и зачитал с выражением: – «Я обязуюсь не вести религиозную пропаганду на территории Советского Союза».
– А вы собираетесь вести религиозную пропаганду?
– Нет. Я агностик. Но вот если бы я был религиозным человеком и мне захотелось бы поговорить с религиозным человеком, что тогда?
– Разговор двух религиозных людей не есть пропаганда. Это ваши внутренние дела. Послушайте, Дэйв, мы летим в Советский Союз. СССР – это не просто светское государство. СССР – это государство атеистов. Мы не запрещаем религию. Более того, мы разрешили представителем различным конфессий избираться в Советы народных депутатов. Мы вернули церкви ряд культовых сооружений, в которых до последнего времени размещались музеи. Мы разрешили торговлю религиозной литературой и создание страниц в электронных сетях. Но проникновения в нашу страну всевозможных сектантов мы не допустим. Мы это уже проходили в начале девяностых. Когда границы открылись, к нам хлынули не только бизнесмены и музыканты, но и агрессивные проповедники. Они использовали самые изощренные методы промывки мозгов. Сразу возникли кружки. Туда потянулась молодежь. Пришлось действовать очень жестко, чтобы избавиться от этой заразы. И с тех пор в этом обязательстве появился такой пункт. Вы же знаете прекрасно, что такое секты. Помните, что устроили давидиане в Техасе? Помните, что устроили последователи «Аум Синрикё» в Токио? Может, вам, американцам, подобные кровавые шоу доставляют удовольствие. Нам – нет. Травить нашу молодежь завиральными идеями мы не позволим.
– Ну хорошо, – согласился Адамски. – А вот это что? «Я обязуюсь не распространять порнографическую литературу и порнографические видеоматериалы на любых носителях»?
– Вы дальше еще прочитайте.
– «Я обязуюсь не распространять литературу и видеоматериалы религиозного содержания. Я обязуюсь не распространять литературу и видеоматериалы, пропагандирующие насилие».
