— Нет, — отвечает Смит, — меня уже здесь не будет. Здесь ничего уже не будет Слишком поздно вы сюда вернетесь.
Дуглас останавливается:
— Проклятие! Что же я, по-вашему, должен сделать?
— Чего уж проще — оставить все как есть. Оставить города в покое.
— Этого я не могу, черт возьми! Бизнес. Придется все сносить.
— Человек, который по-настоящему разбирается в бизнесе да еще обладает хоть каплей воображения, придумал бы выгодное применение этим макетам, — говорит Смит. — Машина ждет! Как отсюда выбраться?
Продюсер обходит кучу обломков, потом шагает прямо по развалинам, отбрасывая ногой доски, опираясь на стояки и гипсовые фасады. Сверху сыплется пыль.
— Осторожно!
Продюсер спотыкается. Облака пыли, лавина кирпичей… Он качается, теряет равновесие, старик подхватывает его и тянет вперед.
— Прыгайте!
Они прыгают, за их спиной с грохотом рушится половина дома, превращается в горы досок и рваного картона. В воздух поднимается огромный пылевой цветок.
— Все в порядке?
— Ничего, спасибо. — Продюсер глядит на развалившееся строение; пыль оседает. — Кажется, вы меня спасли.
— Что вы. Большинство кирпичей из папье-маше. В худшем случае получили бы несколько ссадин и синяков.
— Все равно спасибо. А что это за строение рухнуло?
— Нормандская башня, ее здесь поставили в 1925 году Не ходите туда, она еще не вся обвалилась.
— Я осторожно. — Продюсер медленно подходит к макету. — Господи, да я всю эту дрянную постройку одним пальцем могу сковырнуть. — Он упирается рукой, постройка накреняется, дрожит, скрипит. Продюсер стремительно отступает. — Ткни — и рухнет.
— И все-таки вы этого не сделаете, — говорит ночной сторож.
— Не сделаю? Подумаешь, одним французским домом больше или меньше, когда столько уже снесено.
Старик берет его за руку:
— Пойдемте взглянем с той стороны. Они обходят декорацию.
— Читайте вывеску, — говорит Смит.
Продюсер щелкает зажигалкой, поднимает ее, чтобы было видно, и читает:
— «Ферст нейшнл бэнк, Меллин Таун».
Пауза.
— Иллинойс, — медленно заключает он.
Высокое строение освещено редким светом звезд и мягким светом луны.
— С одной стороны, — руки Дугласа изображают чаши весов, — французская башня. С другой, — он делает семь шагов влево, потом семь шагов вправо и все время смотрит, — Ферст нейшнл бэнк. Банк. Башня. Башня. Банк. Черт побери.
— Вам все еще хочется свалить эту французскую башню, мистер Дуглас? — с улыбкой спрашивает Смит.
— Постойте, постойте, не спешите, — говорит Дуглас.
Он внезапно начинает видеть стоящие перед ним строения. Он медленно поворачивается, глаза смотрят вверх, вниз, влево, вправо, изучают, исследуют, примечают, снова изучают. Продюсер молча идет дальше. Двое людей проходят через города на лугу, ступают по траве, по диким цветам, идут к развалинам, по развалинам, сквозь развалины, пересекают нетронутые бульвары, селения, города.
Они все говорят и говорят, пока идут. Дуглас спрашивает, сторож отвечает, Дуглас снова спрашивает, и сторож отвечает.
— Что это?
— Буддийский храм.
— А с обратной стороны?
— Лачуга, в которой родился Линкольн.
— Здесь?
— Церковь святого Патрика в Нью-Йорке.
— А с другой стороны?
— Русская православная церковь в Ростове.
— А это что такое?
— Ворота замка на Рейне.
— А за воротами?
— Бар в Канзас-Сити.
— А там? А там? А вон там? А это что? — спрашивает Дуглас. — Что это? А вон то? И то?
Они спешат, почти бегут, перекликаясь, из города в город, они и тут, и там, и повсюду, входят и выходят карабкаются вверх, спускаются вниз, щупают, трогают, отворяют и затворяют двери.
— А это, это, это, это?
Сторож рассказывает все, что можно рассказать.
Их тени летят вперед по узким переулкам и широким проспектам, что кажутся реками из камня и песка.
За разговором они описывают огромный круг, обходят весь участок и возвращаются к исходной точке.
Они снова примолкли. Старик молчит, так как сказал все, что следовало сказать, продюсер молчит, так как слушал, примечал, обдумывал и прикидывал. Он рассеянно достает портсигар. Целая минута уходит на то, чтобы его открыть, думая о своем, и протянуть ночному сторожу.
— Спасибо.
Они задумчиво прикуривают. Выпускают дым и смотрят, как он тает в воздухе.
— Куда вы дели ваш проклятый молоток? — говорит Дуглас.
— Вот он, — отвечает Смит.
— И гвозди захватили?
— Да, сэр.
Дуглас глубоко затягивается, выпускает дым.
— О'кей, Смит, давайте работайте.
— Что?!
— Вы слышали. Почините сколько сможете, сколько успеете. Всего уже не поправишь. Но коли найдете поцелее, получше на вид — сколачивайте. Слава Богу, хоть что-то осталось! Да, не сразу до меня дошло. Человек с коммерческим чутьем и хоть каплей воображения, сказали вы… Вот где мирный край, сказали вы. Мне следовало это понять много лет назад. Ведь это оно, все, что надо, а я, словно крот, не видел, такой возможности не видел. У меня на пустыре Всемирная федерация — а я ее громлю! Видит Бог, нам нужно побольше помешанных ночных сторожей.
— Это верно, — говорит сторож, — я уже состарился и стал чудаковат. А вы не смеетесь над старым чудаком?
— Я не обещаю большего, чем могу сделать, — отвечает продюсер. — Обещаю только попытаться. Есть шансы, что дело пойдет. Фильм получится отличный, это ясно. Мы можем снять его целиком здесь, на лугу, хоть десять вариантов. И фабулы искать не надо. Вы ее сами создали. Вы и есть фабула. Остается только посадить за работу несколько сценаристов. Хороших сценаристов. Пусть даже будет короткометражный фильм, двухчастевка, минут на двадцать, — этого достаточно, чтобы показать, как все страны и города здесь опираются и подпирают друг друга. Идея мне по душе, очень по душе, честное слово. Такой фильм можно демонстрировать где угодно и кому угодно, и он всем понравится. Никто не пройдет мимо, слишком в нем много будет заложено.
— Радостно вас слушать, когда вы вот так говорите.
— Надеюсь, я и впредь буду так говорить. Но на меня нельзя положиться. Я сам на себя не могу положиться. Слишком поддаюсь настроению, черт возьми, сегодня — одно, завтра — другое. Может быть, вам придется колотить меня по голове этим вот молотком, чтобы я помнил.
— С удовольствием, — говорит Смит.
— И если мы действительно затеем съемки, — продолжает продюсер, — то вы нам должны помочь. Кто лучше вас знает все эти макеты! Мы будем вам благодарны за все предложения. Ну а после съемок — уж тогда-то вы не станете больше возражать, если мы снесем остальное?
