– Да что вы оба скисли, черт вас возьми? Я просто стараюсь предусмотреть все возможные варианты развития событий.
Она закрыла глаза. Дышала прерывисто – и все-таки улыбалась. Я бросил взгляд на монитор: температура 40,9.
Город остался позади. В окнах санитарного фургона маячили лишь наши отражения. Машина двигалась мягко, ехали в молчании – только мотор урчал. А потом – звук. Будто сквозь далекие буровые скважины дышат сами рифы. Да нет, это же рокот подлетающего самолета!
Мосала потеряла сознание, но приводить ее в чувство никто не пытался. Мы подъезжали к месту встречи, и я поспешил выбраться из фургона – снять приземление. Не то чтобы взыграли остатки профессионализма – нет, просто я обещал. Самолет вертикально спустился метрах в сорока-пятидесяти от нас. Серый фюзеляж освещен только лунным светом; работающие двигатели взметали тучи мельчайшей известковой пыли. Как хотелось насладиться этими мгновениями триумфа! Но вид спускающегося ниоткуда в кромешную тьму великолепного военного лайнера поверг меня в уныние. Приди за ней корабль, меня, наверное, охватили бы точно такие же чувства: внешний мир крадется на цыпочках, забирает своих и спешно ретируется. То, что пришло к ним в руки, анархисты могут уже не выпустить.
Первыми спустились на землю двое в офицерской форме, с оружием на портупеях – но, может, они врачи? Отвели в сторону местных медиков, принялись совещаться. Голоса их утонули в реве реактивных двигателей; стоящий самолет все еще гнал сквозь моторы охлаждающую струю воздуха. Потом появился хрупкий молодой человек в помятом костюме. Выглядел он измученным, казалось, происходящее совсем сбило его с толку. Чтобы узнать его, мне понадобилось несколько секунд: муж Мосалы, Макомпо.
Де Гроот кинулась ему навстречу; они молча обнялись. Я стоял позади. Она повела его в фургон. Я отвернулся, глянул вдаль: вокруг – серебристо-серый рифовый известняк, точно вспененная поверхность неправдоподобно спокойного океана; сверкают в лунном свете рассеянные тут и там минералы-примеси. Когда я снова повернулся к фургонам, солдаты уже несли привязанную к носилкам Мосалу к самолету. Следом шли Макомпо и де Гроот. Вдруг накатила смертельная усталость.
Спустившись со ступенек, де Гроот подошла ко мне и прокричала:
– Вы летите с нами? Они говорят, там всем хватит места.
Я задумчиво смотрел на нее. Что держит меня здесь? Мой контракт со ЗРИнет предусматривает съемки материала о Мосале, а не о падении Безгосударства. Лететь мне запретило невидимое насекомое; но, если я все-таки улечу, неужто бандиты об этом узнают? Глупый вопрос: военные спутники без труда заснимут в инфракрасном спектре отпечатки пальцев любого, кто рискнет выйти из дому, даже разговор прочтут по губам. Но сбить самолет – и пустить все насмарку, да еще карательные меры на себя навлечь – в наказание одному-единственному строптивому журналисту? Да нет, не станут они.
– Я бы с радостью, – ответил я, – Но здесь есть человек, которого я не могу оставить.
Де Гроот кивнула – какие там еще нужны объяснения? – и с улыбкой пожала мне руку.
– Что ж, удачи вам обоим. Надеюсь, скоро увидимся в Кейптауне.
– И я надеюсь.
За всю обратную дорогу до больницы оба врача не проронили ни слова. Наверняка их тянуло поговорить о войне; но не при иностранце же. Не вполне доверяя незнакомой технике, я поспешил просмотреть отснятый материал и отправил на свой домашний компьютер.
В городе царило сущее столпотворение, хотя прохожих стало гораздо меньше. Большинство расположились лагерями: со спальными мешками, складными стульями, переносными плитами, даже с небольшими палатками. Непонятно – то ли радоваться, то ли за голову хвататься от этого жалкого оптимизма. Может, анархисты готовы выстоять, даже если будут захвачены все городские службы. И никаких признаков паники, ни беспорядков, ни мародерства – так что, вероятно, Манро был прав, и островитяне действительно достаточно хорошо осведомлены о возможных последствиях такого рода традиционных человеческих действий, поэтому и воздерживаются от них.
Только вот чтобы остаться в живых под натиском многомиллиардной военной техники, одними плитами, палатками и социобиологией им никак не обойтись.
Разбудили меня звуки стрельбы. Гремело вдалеке, но кровать все равно тряслась. Я мгновенно оделся и застыл в нерешительности посреди комнаты. Ни подвала, ни бомбоубежища… Куда бежать? На первый этаж? На улицу? Перспектива болтаться под открытым небом не очень прельщала. Но четыре, а то и пять этажей над головой – защита это или потенциальная груда развалин?
Светало. Едва минуло шесть. Стараясь подавить совершенно абсурдный страх перед снайперами – да не станет никто стрелять ни с той ни с другой стороны, – я осторожно подошел к окну В воздухе, уходя вершинами в небеса, висели пять колонн белесого дыма – точно обленившиеся торнадо. Я запросил у Сизифа вид поближе. Он пошарил по локальным сетям; десятки людей уже прислали им материалы. Рифы самопроизвольно восстанавливаются и не горят, но снаряды, должно быть, были начинены какими-то химикатами – судя по тому, что здания не взорваны, а просто провалились в образовавшиеся в грунте пустоты, действие их не ограничивалось механическим разрушением и высокими температурами. Вряд ли внутри кто-нибудь выжил. Но и близлежащие улицы выглядели ничуть не лучше – погребены под многометровым слоем меловой пыли.
Расположившиеся лагерем вокруг отеля люди ни малейших признаков удивления не выказывали. Половина уже упаковалась и снялась с места, остальные снимали палатки, сворачивали спальники и одеяла, разбирали плиты. Плакали дети, толпа была заметно напряжена; но никого не затоптали. Пока. Дальше по улице я увидел медленно движущийся плотный поток людей. Они уходили на север, прочь от центра города.
Я ожидал чего-то безмолвного, смертоносного – в конце концов, в «Ин-Ген-Юити» сидят биоинженеры, – но надо было раньше догадаться. Чем еще должен был ознаменоваться приход анархии в Безгосударство, как не градом взрывов, оседающими в клубах пыли домами, толпами беженцев? Наемники заброшены сюда не затем, чтобы полностью взять в свои руки контроль над островом; они здесь, чтобы доказать, что любое сообщество пиратов обречено на гибель в пучине вполне телегеничной смуты.
Звуки стрельбы слышались откуда-то с востока, уже ближе. С потолка дождем сыплется побелка; угол полимерного оконного стекла выскочил из рамы и свернулся, точно сухой лист. Скрючившись на полу, я прикрыл руками голову, проклиная себя за то, что не улетел с де Гроот и Мосалой, а Акили – за то, что не ответил(а) на мое послание. Ну почему я все никак не могу примириться с фактом, что ничего для Кувале не значу? Я был полезен в борьбе, защищал Мосалу от антропокосмологов-отступников, помог докопаться до истины, скрывающейся, возможно, за Отчаянием… Но теперь, когда вот-вот грянет великая информационная чума, стал не нужен.
