Шорохов почему-то подумал, что такие же ощущения должны испытывать люди, попадающие в руки мошенников, — когда становится ясно, с кем имеешь дело, когда сознаешь, что тебя обманули, но формально афера еще не завершена, и ты продолжаешь надеяться и успокаиваешь себя тем, что изменить ничего нельзя, что выбирать уже поздно и что, кажется, сам момент выбора проскользнул как-то мимо… Эта странная ассоциация не давала ему покоя все то время, пока Иван Иванович колдовал с прибором, но улетучилась сразу же, едва он опустил крышку.
— Порядок. Я ничего не корректировал, ты сам видел.
— Да уж… видел… — скривился Олег, стягивая с головы датчик. — А кто тебе мешает по дороге в бункер…
— Не веришь — поехали вместе, — предложил Иван Иванович и, взяв с подоконника остывшую воду, жадно выпил весь стакан. — У нас общая цель, Шорох. Бытие как таковое — твое, мое и еще четырнадцати миллиардов.
— И еще Ася… — добавил Олег.
— А?… — Он дошел до порога и замер. — Что говоришь?…
— Еще — жизнь Прелести.
— Прелесть, да… Конечно…
Дверь за Ивановым закрылась почти неслышно. Шорохов побродил по квартире в поисках сигарет — заранее зная, что у Ивана Ивановича он их не найдет, и все же заглядывая в каждый угол. Новехонькая мебель была расставлена оптимально. Нигде ни соринки, ни пылинки — все безукоризненно, как на рекламном плакате.
Однако Олегу вздумалось, что он в таком месте жить не смог бы.
Включив телевизор, Шорохов наконец сообразил, что сигареты он толком и не ищет. Просто пытается себя чем-то занять. Удержать от ненужного визита к Прелести.
Ася вышла из комнаты сама — неожиданно и в то же время как-то буднично. Она протянула Олегу свой «Салем» и не спеша двинулась в сторону кухни.
— Что это за чемодан у вас был? — спросила она.
— Чемодан?… Так… Яйцо.
— Черное и прямоугольное?…
— И с ручкой, — добавил Олег, но почувствовал, что не отшутится. — Яйцо, в котором смерть, — сказал он.
— По-моему, это обыкновенный мнемопрограмматор…
— Обыкновенный… — Шорохов пощупал чайник и принялся разыскивать кофе, пока не понял, что ни ему, ни Асе это не нужно.
Она уселась за стол и прикурила.
— Ну, как ты? — спохватился Олег. — Тяжело было?
— Да… — Ася склонила голову и посмотрела на него исподлобья, сквозь челку. — Было тяжело. Прикидываться.
Шорохов по инерции копался на полке еще несколько секунд, потом замер и, медленно развернувшись, сел напротив.
— Все, как ты просил. — Она стряхнула пепел в блюдце. — Кризис у меня прошел утром. Погибла во сне за эту мразь… А, пусть живет, жалко, что ли? — Прелесть вдруг помрачнела. — Вот тогда мне действительно… довольно фигово было. Осознавать, что умираешь, — это гораздо хуже, чем просто умирать.
— А сейчас?…
— Три таблетки пирогенала, и температура под сорок, зато ты нес меня на руках, от машины до самой кровати, и это было… прикольно. — У нее на щеках появились трогательные ямочки.
Шорохов затушил сигарету и, едва выдохнув остатки дыма, прикурил новую.
— Если программа кончилась, то для чего ты приехала к бункеру?
— Я же говорю: ты меня просил.
— Бред какой-то… И что, моей просьбы оказалось достаточно? Ты хоть понимаешь, чем ты рисковала?
— Ты… очень сильно попросил, Шорох. А рисковать я ничем не могла. Ты сказал, что Службы в той точке нет. Мертвая петля, или вроде того…
— Теневая.
— Да-да, теневая. — Ася зевнула, затем дотянулась до холодильника и выбрала большое зеленое яблоко.
— Но ведь ты мне не верила! — воскликнул Олег. — В записке — «Не верю тебе, не верю Службе»…
— А кто мне ее диктовал? — сказала Прелесть, кусая яблоко за глянцевый бок.
— Я?!
Ася энергично закивала.
— Ну… Ну, допустим… — пробормотал Шорохов. — Так все-таки, зачем?
— Мне надо тебе кое-что передать. От тебя же, — сказала она, дожевав. — Передаю. Кхм-кхм… Шорох, когда урядишь себя в бункере, иди за собой и жди Дактиля. Все.
— Все?… — Олег прищурился. — А Дактиль там откуда?…
— Я его уговорила. Ты сказал — любой ценой, и я…
— Чего-о?! — Он поднялся из-за стола.
— Щас!.. Я по-другому уговаривала, даже лучше получилось. В общем, Дактиль обещал быть.
Шорохов подошел к окну и уперся лбом в холодное стекло.
— Как же ты его нашла?
— Он мне свидание назначал, помнишь?
— Помню-помню…
— Да прекрати ты ревновать! Я… когда у меня кризис закончился… О-о-ох!.. Думала, умру, не выдержу. А ты посмотрел — вроде живая. И сразу кучу заданий надавал.
— Куча — это сколько? — осторожно спросил он.
— Два — что, не куча?!
— Сегодня утром? — уточнил он. — И где?
— Ну там же, где мы и жили. На квартире на этой дурацкой.
— Те же и там же… — отрешенно произнес Олег, вглядываясь в серую от снега ночь. — Квартира занята другими людьми. И уже давно.
— Да, такая колоритная пара: он вечно пьяный, а она вечно в шерстяных носках. Неизвестно, что хуже… Мы перемещались вперед, несколько раз, пока не нашли день, когда квартира была свободна. У меня уже ломка начиналась. Настоящая.
Шорохов не понимал, о чем она говорит, однако что-то в этом брезжило — неуловимое, как снег, отражающий свет, которому ночью и взяться-то неоткуда…
— Ты сказал, что занимаешься какой-то операцией. Очень важной…
Олег отклеился от окна и, налив себе воды, по примеру Иванова, осушил стакан в три глотка.
— Поэтому ты сюда и явилась? То, что ты мне передала… Не было смысла, Прелесть. Я и так пойду за двойником. Он попросит отработать за него операцию, и я пойду. Так было. И ты… напрасно…
Ася посмотрела не него не то с интересом, не то с сочувствием.
— Что у тебя за операция, Шорох? Мне нужно знать, я же не кукла. Я такого не заслужила. Обидно…
— Я тебя прекрасно понимаю, но…
Услышав это «но», она отшвырнула стул и направилась в комнату.
— Погоди! — крикнул Олег. — Ты готова выслушать любую ахи нею?
— Ахинею — не готова, — зло отозвалась она. — Что-нибудь поближе к правде желательно.
— Кто же виноват, что они так похожи… Получай свою правду, скоро человечество погибнет. Целиком. Предотвратить катастрофу нельзя, но можно создать побочную магистралью, где кто-то останется в живых. Операция подготовлена, — торопливо добавил Шорохов, не позволяя ей возразить. — Об этом позаботился Иван Иванович. Теперь ты убедилась, что он не плод моего воображения? Иван Иванович Иванов, прошу любить и… хотя необязательно… Я не знаю, из какого он времени, но это достаточно далеко.
— Не дальше семидесятого, — вставила Прелесть.
