Впрочем, несмотря на то что Эдварду вновь было дозволено жить, он не чувствовал себя в безопасности, пока его мать пребывала в неведении о его новой помолвке; у него были основания полагать, что обнародование этого обстоятельства снова может привести к летальному исходу. Признание было обставлено величайшими предосторожностями, но выслушали его с неожиданным спокойствием. Поначалу миссис Феррарс пыталась разубедить сына жениться на мисс Дэшвуд, приводя все имевшиеся у нее разумные аргументы: объяснила, что, женившись на мисс Мортон, он получит лучшее положение в обществе и приличное состояние, и подкрепила свое заявление, напомнив, что мисс Мортон — дочь великого инженера с тридцатью тысячами, в то время как мисс Дэшвуд — дочь ничем не примечательного джентльмена, съеденного акулой. Но поскольку Эдвард, признавая весомость ее доводов, ни в коей мере не намеревался ими руководствоваться, миссис Феррарс, памятуя о прошлом, сочла, что мудрее всего будет не чинить ему препятствий, и после весьма долгих проволочек, каких требовало ее достоинство, она любезно согласилась на брак Эдварда и Элинор.
Таким образом, с доходом, достаточным для их скромных нужд, им оставалось лишь дождаться, пока Эдвард окончательно вступит в права смотрителя маяка. Свадьбу сыграли ранней осенью на Острове Мертвых Ветров. Темой церемонии сделали пингвинов, и по всем статьям она удалась на славу: сэр Джон показал себя способным организатором и лишь извинялся за отсутствие жены, которая, как он надеялся, когда-нибудь вернется. Долгие вечера он проводил в ожидании, сидя с чашечкой рома у окна, вглядываясь в бурные девонширские воды.
Не успели Эдвард с Элинор устроиться в Делафорде, как их навестили почти все их друзья и родственники. Даже миссис Феррарс явилась с инспекцией ею лично дозволенного счастья, какового дозволения она теперь почти стыдилась; и даже супруги Дэшвуды не поскупились раскошелиться на путь из Сассекса, чтобы оказать молодоженам приличествующую честь.
— Не скажу, милая сестрица, что я разочарован, — заявил Джон, бросив в рот очередного мотыля из баночки с грязной водой, с которой в последнее время не расставался. — Это было бы слишком, учитывая, что ты, несомненно, одна из самых удачливых женщин на свете. Но, признаюсь, мне бы доставило большое удовольствие назвать полковника Брендона братом. Его земли, его имение, его дом — все здесь в таком достойном, таком замечательном состоянии!
Замужество Элинор лишило ее общества матери и сестры лишь формально, ведь, оставшись без собственного дома, оказавшегося не чем иным, как затылком огромного морского гада, большую часть времени они гостили у нее, а иногда — у сэра Джона на Острове Мертвых Ветров. Свои визиты в Делафорд миссис Дэшвуд организовывала, руководствуясь не только побуждениями праздного характера, но и голосом разума, который твердил ей, что островная жизнь не идет на пользу Маргарет, вступившей с тех пор, как пробудился Левиафан, на долгий и трудный путь к выздоровлению: у нее уже немного отросли волосы, и она снова начала говорить, пока еще короткими, отрывочными фразами. Частые наезды в Делафорд также согласовывались с желанием миссис Дэшвуд свести Марианну с полковником Брендоном, ведь как она ни дорожила обществом дочери, больше всего на свете ей хотелось поделиться этим счастьем со своим бесценным другом, да и Эдвард с Элинор тоже мечтали видеть Марианну женой полковника. Он столько для них сделал и пережил столько бед, что Марианна, по общему убеждению, стала бы ему достойной наградой за все.
Что могла поделать Марианна, когда против нее объединились такие силы, когда с благородством полковника она была знакома не понаслышке, когда всякие сомнения в искренности его к ней приязни выглядели бы смехотворными, когда отвращение к его диковинной внешности угасало с каждым днем?
Марианна Дэшвуд родилась для необычайной судьбы. Ей выпал жребий преодолеть влюбленность, возникшую не в юности, но уже в семнадцать лет, и добровольно отдать руку другому, к кому она питала не более чем глубочайшее уважение и живейшую дружбу. И кому! Человеку, который не меньше ее пострадал от былой любви, которого всего два года назад она считала слишком старым, чтобы жениться, который не мог смотреть на себя в зеркало, так страшен был его вид, и до сих пор время от времени страдал от ломоты в жабрах!
Но вышло именно так. Вместо того чтобы исчахнуть от неодолимой страсти, как когда-то льстила себе надеждой, вместо того чтобы навсегда остаться с матерью и находить единственную отраду в уединенных занятиях и разработке усовершенствованной подводной станции, как решила позже, по более здравом размышлении, в девятнадцать лет она уступила новой приязни, приняла на себя новые обязанности и вошла в новый дом женой, хозяйкой и покровительницей деревни. Впоследствии она выяснила, что не только щупальца у полковника росли в неожиданном изобилии, и это обстоятельство немало поспособствовало их супружескому согласию.
Полковник Брендон стал так же счастлив, как и все его друзья, искренне убежденные, что он это счастье заслуживает. Марианна утешила его во всех его невзгодах, даже в той, что так сильно влияла на всю его жизнь. Ее любовь и внимание вернули ему бодрость духа и присущую ему от природы веселость; друзья же с удовлетворением отметили, что Марианна нашла свое счастье в том, что осчастливила его. Любить наполовину Марианна не умела никогда, и со временем она всем сердцем привязалась к мужу, как когда-то была привязана к Уиллоби.
Уиллоби не мог слышать о ее замужестве без боли, а вскоре его наказание было дополнено самым мучительным для него образом, ибо миссис Смит внезапно простила его и назвала причиной своего милосердия его женитьбу на достойной женщине, тем самым дав ему повод считать, что если бы он повел себя с Марианной, как того требовали законы чести, то смог бы получить и счастье, и богатство.
Что он раскаялся в своем проступке, которым и обрек себя на все эти беды, сомневаться не приходится, как и в том, что долгое время он не мог думать о полковнике Брендоне без зависти, а о Марианне — без сожаления. Не стоит, однако, и думать, что он, навеки безутешный, бежал света, или сделался неизбывно угрюм, или умер от разбитого сердца, — ничего подобного не случилось. Его жизнь бурлила ключом, и нередко он получал от нее удовольствие. Жена его не всегда пребывала в дурном настроении, и дома ему также не всегда приходилось несладко. Поиски сокровищ он не оставлял, а, напротив, добывал все новые карты, снаряжал все новые шхуны и дрессировал все новых кладоищеек.
Тем не менее к Марианне, вопреки всей неучтивости, с какой пережил ее утрату, он навсегда сохранил нежную приязнь и не пропускал ни единой новости, ее касавшейся. Марианна сделалась его тайным эталоном женщины, и даже несмотря на то, что несколько лет спустя он обзавелся новым осьминожьим манком и пользовался им, ничуть не сдерживая свои порывы, многие юные красавицы удостаивались разве что его презрительного равнодушия, поскольку не выдерживали никакого сравнения с миссис Брендон.
