— Бери его. Веди в дом, надень наручники.
Берг сзади схватил парня за локти — тот рванулся было, но освободиться от лап Берта Эйвона было очень трудно, даже когда на этих лапах отсутствовала невидимая броня. А сейчас он был в Невредимке.
…Они хорошо изучили эту механику: в руке, одетой полем, силы не прибавлялось, но ее хватка была ужасна для живой плоти. Пальцы, словно стальные тиски, не поддавались никаким рывкам, и хуже того — они миллиметр за миллиметром вдавливались в тело жертвы, используя мгновенные расслабления мускулатуры. Когда Амалия слабой своей, маленькой ручкой держала огромную лапу Берта и он старался не поддаваться, не ослаблять мускульного напряжения, ему через минуту-другую приходилось просить пощады. Даже Рон, эта логическая машина, никак не мог привыкнуть к тому, что Амалию, одетую полем, он не мог ни шевельнуть, ни приподнять.
— …Что такое?! — вскрикнул Хесус.
Берт довернул парня — тот стал багрово-коричневым — и повлек в дом. Амалия улыбнулась Хесусу, ласково спросила:
— Вот теперь скажи, кто он на самом деле. Пожалуйста.
— Брат он мой! — завопил зеленщик. — Сын брата моего отца! Святая Мария, помоги мне!
— Клянешься именем Марии, что брат?
Теперь глаза метнулись у этого. Он пробормотал:
— К-клянусь…
— Ладно, иди за мной.
В большой комнате Рональд обыскивал пленника; на столе лежала пачечка песет, шариковая ручка и карточка, закатанная в пластик. Амалия взяла ее — водительские права штата Нью-Йорк на имя Марко Каро.
— За детей нас считает твой хозяин, — бархатным голосом пропела Амалия. — Оружия нет у него? Посмотри лодыжки.
Рон присел на корточки. Было видно, как у Марко дернулась нога — врезать ему; но он сдержался, и это было правильно.
Оружия при нем не оказалось — опять-таки, разумно. Теперь Амалия взялась за Хесуса. Вывела на крыльцо, уперлась глазами в его физиономию, усатую и густо-коричневую от загара, и, постучав по удостоверению Марко, спросила:
— Как, значит, звать твоего братца?
— Игнасио, — мгновенно ответил Хесус.
— Он так назвался?
— Да… — Он понял, что проговорился, и отвесил челюсть. — То есть…
— Ты, кажется, научен грамоте? — пропела Амалия, — Прочти-ка… Здесь он — Марко, а? — Она выдержала паузу и рявкнула:
— Тебе заплатили, недостойный сын достойной матери?! Чтобы ты предал друзей, с которыми ел хлеб и пил вино?
Зеленщик делал руками неопределенные движения, словно сопровождая ими неслышимый монолог. Руки у него были, как у чернокожего, — темные с тыла и светлые с ладоней.
— Понимаю, — сказала Амалия. — Ты ничего дурного не хотел. Тебе предложили хорошие деньги, чтобы ты взял с собой человека, который хочет посмотреть, как живут в этом имении. Верно?
Хесус истово закивал.
— Он приехал с другими людьми?
— С ним был такой важный мужчина, мадридец. Важный. — Он надул щеки и выпятил живот.
— Пожилой?
— Нет, как ты или я.
— Ну, мы с тобой молодые. Он сейчас у тебя дома?
— Нет, это было вчера. Он уехал, а этот остался.
— Он говорит по-испански?
— Плохо говорит, хуже…
— Чем я?
— Я не хотел тебя обидеть, ты-то говоришь очень хорошо, хотя и англичанка.
— Поэтому решили выдать его за глухонемого?
— Это мадридец решил. Он сказал: вы похожи, пусть он будет твой глухонемой брат.
— И заплатили тебе хорошо.
— Да, — застенчиво признал Хесус. — У меня долги еще с весны, понимаешь?
— За ним должны приехать?
— Не знаю. У него есть машина, она сейчас у меня на дворе.
— Они расспрашивали о нас, о нашей жизни? Хесус подумал, помялся и объяснил:
— Понимаешь, особо так не спрашивали: то одно спросят, то другое… Не знаю.
— Ну, например.
— Ну, давно твой мужчина здесь живет? Когда приехал? Хорошо ли говорит по-испански? Не знаю… больше не помню.
"Плохо допрашивать на чужом языке, — подумала Амалия. — Интонации чуждые, черт их побери. Не разберешь, когда человек врет. Похоже, сейчас он не врет».
— Вляпался ты, Хесус, — сказала она. — Деньги-то успел положить в банк? — Он кивнул. — Да, ты никого больше не видел — из их компании?
— Из какой компании? Приехал этот… и мадридец, и все.
— Ну, хорошо. Я вот что думаю, что тебе очень опасно возвращаться домой без него. Ты пока не уезжай, мы с Бертом посоветуемся, как теперь быть. И со двора никуда не уходи, пожалуйста.
Она вошла в дом, оставив бедного парня переваривать ее последние слова — насчет опасности. Дома у него была жена с тремя малыми детьми.
Пришелец теперь сидел в кресле, прикрыв глаза. Рон расположился напротив, и по его позе было видно, что он включил Невредимку.
— Берт пошел готовить завтрак, — доложил Рон.
Сибарит проклятый, подумала Амалия и, сдерживая себя, прошла на кухню. В этой ситуации она была старшей, что ей абсолютно ие нравилось. Она приказала, как могла, вежливо:
— Берт, пожалуйста, отведи его в дальнюю кладовку.
Он не спросил — зачем. Включил Невредимку под курткой, медведем подступил к пленнику и молча поволок. Тот сначала брыкался, но в коридоре закряхтел, обмяк и даже как будто потерял сознание. Амалия взяла с печной приступки фонарик, вошла в кладовую; там было пусто — только несколько досок, оставшихся от ремонта.
— На пол его, сердечного…
Берт выпустил парня, тот мягко повалился на земляной пол. С ужасом воззрился на этого верзилу с железными клещами вместо рук — вытаращенные глаза казались бельмами при свете фонарика.
— Теперь послушай, Марко, — сказала Амалия. — Кончай притворяться глухим, это не поможет. Сейчас мы запрем тебя здесь — как ты есть, с руками, скованными на спине. Оставим без воды, без ничего. Будем держать, пока не заговоришь или не сдохнешь. Дверь здесь прочная. Я вижу, до тебя это дошло. Хорошо. Нам надо знать, кто тебя послал, и ты нам это скажешь. Не рассчитывай, что тебя освободят твои приятели, с нами вам не тягаться. В Голландии…
Она замолчала, потому что при этих словах он не удержался — прищурился. Выждав несколько секунд, Амалия заговорила снова:
— Ты знаешь, что было в Голландии, верно? Тогда можешь призадуматься и сообразить, что твоим приятелям будет крышка, если они сюда явятся. И тебе будет крышка, потому что свидетели нам без надобности. Подумай, хорошенько подумай, Марко. Все. Пока — все.
Он сидел неподвижно, привалясь спиной к стене и закрыв глаза. Амалия перевела фонарик на дверь и вышла; Берт — за ней. Наложил замочную навеску, поискал в соседней кладовой болт, засунул его в проушину и молчком, угрюмо, затопал на кухню. Амалия спросила:
— Послушай, что делать с Хесусом?
