Том и Джерри, хихикнула она про себя. Я приманка для Томов и Джерри.
А еще — для Джонни-Боев.
Джонни-Бой Скот был скорее похож на Пика, хотя и куда спокойнее в своих половых притязаниях. Хорошо понимал, что достаточно выждать, и все достанется. Знала и она. Он уже успел ввалиться к ней с Джерри в самый неподходящий момент во время перелета на Прерию. Извинился, что вваливается, явно неискренне. Прекрасно знал, еще не открыв дверь каюты, что происходит внутри.
Глядя на место, где стоял Том, она ощутила легкую тошноту. Нет, не от укачивания. С утра только выпила кофе, от которого никогда плохо не становилось. Дело было в мыслях — о том, кто проникнет в нее следующим.
Родители Мэри Джейн принадлежали к неокатолической церкви, которая еще в давние времена разорвала все связи с Римом, когда Папой выбрали сторонника контроля за рождаемостью. С тех пор численность неокатоликов умножалась год от года, и в конце концов они стали мощной силой. И хотя скачок к звездам покончил с проблемой перенаселения точно так же, как и с необходимостью заботиться об экологии, последователи этой религии то и дело маршировали по улицам христианских городов Земли, утверждая право на жизнь, проклиная давно покойного Папу Леверн — Пьера и всех, кто еще предавался греховному использованию противозачаточных пилюль, презервативов и внутриматочных спиралей.
Когда у Мэри Джейн случились первые месячные, мать заперлась с ней в ванной их тесного трехэтажного блочного дома, где росло еще шесть сестер и семеро братьев, и обнесла принципы, внушенные в частной школе, частоколом из четырех дополнительных пунктов. Первое: половой аппарат женщины предназначен исключительно для размножения. Второе: использование любой части этого аппарата просто для удовольствия влечет за собой отлучение от церкви. Третье: блуд в понимании неокатоликов включает в себя также и применение любых противозачаточных средств независимо от того, состоишь ли ты в браке или нет. Четвертое: аборт допускается лишь в сочетании с клитородектомией.
В последнее Мэри Джейн не поверила, но пришла в ужас. Посреди этого частокола она жила до восемнадцати лет и до поступления в колледж оставалась девственницей. «Ты чиста, — говорил отец, — как свежевыпавший снег». Он так верил в непорочность дочери, что позволил поступить в светское заведение. Однако ее непорочность держалась лишь на страхе.
Едва вырвавшись из-под опеки родителей, Мэри Джейн принялась рушить опостылевший частокол и весьма в этом преуспела, за исключением абортов, но лишь потому, что они не понадобились. Когда вернулась домой на летние каникулы, отец по-прежнему считал ее чистой, и от этого было настолько не по себе, что она чуть было не призналась. Может, в конце концов и решилась бы, но он умер на втором году ее учебы в колледже.
О том, чтобы признаться матери, не шло и речи, та как раз вынашивала пятнадцатого ребенка. Мэри Джейн стала навещать родных все реже — по вечерам и выходным приходилось работать, чтобы платить за обучение, да и не очень-то хотелось, честно говоря. Переступая порог родительского дома, она каждый раз ощущала себя шлюхой, а братья и сестры ее раздражали — они-то как раз были на самом деле чисты.
Получив диплом, она стала работать на телевидении. Сперва на побегушках, но мигом усвоила, кого надо ублажать, кого опасаться, а об кого вытирать ноги, и вскоре попала в редакцию Звездных новостей, а там и получила первое задание за пределами Земли. Небольшое, правда, но за ним последовали и другие. Свое имя Мэри Янус сменила на Мэри Джейн и начала перескакивать со звезды на звезду и с планеты на планету: с Ариадны на Громаду, с Громады на Небесный Надел, оттуда на Лунный Привал и Лазурит, Одуванчик и Прерию. И с каждым скачком снесенный частокол волочился следом, каким-то образом цепляя за собой и грубый отцовский сапог.
— Так и есть, — нарушил молчание Джерри Пруитт, — вот и первая.
Стронг решил не заморачиваться с мелкими верхними сучьями, и ветвь, которую сейчас уносили клещи, вполне стоила отдельного путешествия на лесопилку. Присев в развилке, он снова наблюдал за водопадом алых лепестков, радуясь, что теперь стоит в стороне.
Зеленый полог листвы над головой скрывал его от команды «мотылька», и это было тоже приятно. Оставаясь в седле, он прошагал по следующей ветви до двух третей ее длины. Веревка была перекинута через развилку, так что падать было невысоко. Впрочем, в мыслях Стронг был от этого за тысячу миль. Когда индеец снова спустил ему клещи, он дал Пику указание сдвинуться и закрепил их. Вернулся в развилку, сделал надрез сверху, велел натянуть трос и полоснул лучом по нижней стороне. Оперся спиной на ствол и стал наблюдать, как вторая ветвь взмывает вверх и исчезает из виду.
Из-под ног донесся смех птиц-хохотушек. На дереве их оставалось немного, остальные улетели в поля за пропитанием. Над чем они смеются? Дриада больше не напоминала о себе. Стронг трудился как заведенный. К полудню он срезал уже восемь ветвей и значительно углубился в крону. Синее Небо спустил ему его обед: два сэндвича с ветчиной и кофе в одноразовом термосе. Отдохнув, Стронг удалил еще четыре ветви, а затем стал срезать оголенный ствол, сначала десятиметровыми, а в конце пятиметровыми кусками. В конце дня, когда тягач вернулся за последним куском, индеец спустил ужин.
Одновременно прибыл бак с водой, и Стронг от души вымылся на ветвях под открытым небом. Тягач отправился в ангар, а «мотылек» завершил свой рабочий день уже давно. До оборудования, оставленного вчера утром, нужно было спускаться еще метров шесть, поэтому Стронг уселся на ближайший сук и вскрыл коробку с едой. Стоило расслабиться, как тут же навалилась усталость. Как хорошо, что внизу есть все, чтобы как следует выспаться!
На ужин была жареная курица с сухариками, капустой и горошком, а еще клюква. Мэтти знала, как Том любит клюкву, и прислала две порции. Ее привозили с другой стороны планеты, с покрытого лесом северного континента, названного французскими поселенцами Монбижу за сверкающую россыпь голубых озер. Местные аборигены, такие же гуманоиды, как и в Нью-Америке, служили дополнительным подтверждением теории о доисторическом заселении извне всех землеподобных планет галактики Млечный Путь.
Выбросив пустую упаковку, Стронг спустился в седле на широкую ветку, выбранную накануне для лагеря. На ней легко разместились палатка и портативный костерок. Впрочем, разжигать огонь было рановато, и так жарко от работы, а сырая вечерняя прохлада еще не сгустилась. Листва окружала Стронга со всех сторон, и казалось, что дерево стоит целехонькое.
— Ну как курица, Том? — Голос прозвучал так, будто Мэтти сидела рядом.
Он тронул языком переключатель.
— Лучше не бывает.
— У меня это удовольствие еще впереди, позвали на лесопилку. Сказали, у нашего дерева какая-то аномально обширная сосудистая система. Спрашивают, ты ничего необычного не заметил?
— Нет, откуда? Лучевик мгновенно запекает срез, весь сок испаряется.
— Барроуз, он тут на лесопилке главный, показал мне поперечный распил последнего куска ствола. Пробковый и лубяной слой оказались вдвое толще, чем у обычных деревьев. Такого я еще не встречала, а ты?
— Нет, не припомню… А какие с этим проблемы? Сушить придется дольше, вот и все.
— Да тут больше тайн, чем проблем. Главное, непонятно, для чего такая мощная сосудистая система. Пускай дерево и очень большое, но и обхват веток соответствующий — зачем наращивать специализированные клетки в глубину? Другая загадка: часть пробкового и лубяного слоя оказалась мертвой или умирающей, и это не процесс превращения в древесину, потому что отмершие участки с ней не контактируют даже у луба. Возможно, тебе удастся пролить на это свет, Том.
— Да, непонятно… Может, все из-за размеров. Вдруг при таком объеме прежние закономерности не действуют?
— Возможно, хотя что-то не верится. Так или иначе, Барроуз хотел, чтобы ты был в курсе. Ладно, пойду ужинать. А ты отдохни как следует.
