Ей почему-то казалось, что его фраза — “оказалось, что это не антибиотик” — была не обычной, а какой-то особенной попыткой выкрутиться. К такой уловке прибегает очень правдивый человек, захваченный врасплох и неспособный быстро придумать какую-нибудь ложь… Лишайник Тертиус, конечно, обладал свойствами, которые напоминали свойства антибиотика; но раз это не антибиотик, то что же это такое?.. И почему Френсис старался это скрыть?..
Диана никак не могла понять, почему этот вопрос продолжал — словно бы подсознательно — мучить ее. Явная попытка вывернуться никак не вязалась с ее мнением о Френсисе. Это нужно было проверить…
Несколько лет спустя она говорила: “Здесь не было ни интуиции, ни здравого смысла. Все началось с логического вывода, который едва не был отброшен предубеждением, а затем спасен системой. Я легко могла пропустить это и долгое время работать совсем в другом направлении, поэтому я считаю, что тут был элемент удачи. Даже перепроверив несколько раз, я все еще не могла поверить. Я пребывала в каком-то нервном шоке, мое профессиональное “я” приняло существование этого вещества и не могло принять противоположного, значит, оставалось в это поверить; однако мое неслужебное “я” было не в состоянии воспринять это так, как, скажем, воспринимают положение, что земля круглая. Думаю, именно это заставило меня так упорно молчать. Я очень долго время я совсем не понимала значения того, с чем мне пришлось столкнуться. Это было просто интересное научное открытие, которое я намеревалась доработать до стадии практического использования, поэтому я сконцентрировала внимание на выделении активного агента и даже не допускала мысли о возможных последствиях…”
Диана с головой ушла в работу, отдавая ей все свободное время, нередко засиживаясь далеко за полночь. Она стала реже навещать родителей во время уик-эндов, и даже бывая дома, всегда оставалась задумчивой. Зефани, которая уже училась в пансионе, жаловалась, что редко видит Диану во время своих каникул.
— Вы вечно работаете. И выглядите утомленной.
— Думаю, скоро все закончится, — ответила Диана. — Если не случится ничего непредвиденного, я должна завершить работу через месяц или два.
— А что это такое? — захотела узнать Зефани.
Однако Диана только покачала головой.
— Это чересчур сложно, — ответила она. — Я просто не могу объяснить все тому, кто недостаточно знает химию.
Свои эксперименты Диана проводила главным образом на мышах, и ей потребовалось больше года, чтобы она стала по-настоящему доверять полученным результатам. Тем временем она наткнулась на группу животных, которых Френсис использовал для своих опытов, и то, что она получила возможность наблюдать за ними, еще больше подбодрило ее. Главная работа была уже позади. Результаты, несомненно, служили самым лучшим доказательством. Оставались только эксперименты и эксперименты, которые дали бы достаточные данные для надежного и точного контролирования процесса, — обычная работа, которая отнимала не так уж много времени и позволила Диане немного отдохнуть. И только после того, как Диана смогла расслабиться, она вдруг задумалась: а что же она, собственно, открыла?..
На начальных стадиях своей работы Диана время от времени вспоминала о поведении Френсиса и удивлялась: что он собирается делать со своим открытием? Теперь этот вопрос стал для нее самым важным: нелегко было осознавать, что в своей работе он опережает ее, должно быть, на шесть месяцев. Он, наверное, еще летом был полностью уверен в результатах своих экспериментов и знал, как применить их на практике, практического применения, но не обмолвился об этом ни словом. Это уже само по себе было удивительным. Френсис доверял своим сотрудниками обычно соблюдал такую секретность, пока это было необходимо, не снижало трудоспособности и не противоречило принципу общих усилий. Все понимали это, и очень редко какая-нибудь информация просачивалась из Даррхауза. Но это вовсе не означало, что в самом Дарре нельзя было дознаться о работе, которой кто-либо занимался. На сей раз никто не знал ничего.
Насколько это была известно Диане, Френсис все делал сам и результаты сохранял только для себя. Возможно, он собирался провести переговоры с промышленниками о производстве вещества в широком масштабе, но ей как-то не верилось — дело было чересчур серьезным, чтобы дать ему обычный ход. Наконец она пришла к выводу, что Френсис, очевидно, сделает доклад об этом в научном обществе. В этом случае ей пришлось бы немедленно опубликовать результаты своих исследований. Однако если он и в самом деле намеревался это сделать, то зачем же так тщательно хранить тайну от собственных сотрудников, особенно если учесть, что все его эксперименты должны быть уже закончены.
И Диана решила ждать… Кроме того, ее волновало и собственное положение — с точки зрения этики оно было более чем шатким. Это не касалось чисто юридической стороны, здесь все говорило в ее пользу. По условиям подписанного ею контракта каждое открытие, сделанное в стенах Даррха-уза, становилось собственностью этого заведения. Все это было так. Но с другой стороны… Если бы она случайно не бросила лишайник в молоко, не было бы никакого открытия. Да и она первая обратила внимание на действие растения… Во всяком случае, она не крала открытия у Френсиса. И, по сути, можно считать, что ее собственное любопытство побудило ее исследовать явление, которое она сама же и заметила. Она упорно работала над этим и добилась результатов самостоятельно. И пока в этом не было нужды, ей вовсе не хотелось все это отдать. Так что она выжидала и приглядывалась, какой шаг собирается сделать Френсис.
Ожидание давало больше времени для размышлений, а размышления — больше оснований для предчувствия чего-то неприятного. Она имела возможность отойти немного в сторону и взглянуть на все это с такого расстояния, когда все деревья сливаются в сплошной лес, и, как оказалось, зловещий лес. Действительно, то, что произошло и о чем она никогда раньше не думала, начало надвигаться на нее со всех сторон. Постепенно она поняла, что Френсис тоже, наверное, чувствует это, и его поведение перестало быть для нее загадкой.
Так день за днем она продолжала ждать, осознавая, что они держат в руках один из самых ценных, но и самых взрывоопасных секретов мира.
Через несколько лет она говорила:
“Теперь мне кажется, что тогда я ошибалась, ничего не делая, а только выжидая. Как только мне стали ясны возможные последствия, я должна была пойти к нему и рассказать обо всем, что открыла. Это, по крайней мере, дало бы ему возможность с кем-то поделиться, и, вполне вероятно, помогло бы ему решить, как поступить с открытием. Но он был известным ученым. Моим руководителем. Я нервничала, ибо мое положение было, мягко говоря, двусмысленным. А самое худшее — я была чересчур молода, чтобы устоять перед возможным контрударом”.
