- В Корнуоле существует дванишнее правило, - возразил ему Бродрик, согласно которому штейгер в добавление к основному жалованью получает от владельцев шахты премию в зависимости от количества добытой за год руды. Я собираюсь ввести это правило у нас в отношении Николсона.
- Но ведь от этого уменьшаются наши доходы, Бродрик!
- Да, конечно, но я считаю, что это необходимо. Штейгер Николсон работает на шахте с самого ее возникновения, да еще при весьма неблагоприятных условиях для него самого и его людей из-за противоборства местного населения, а он еще ни разу не пожаловался и не заявил, что возвращается в Корнуол.
Роберт Лэмли продолжал спорить и доказывать, но в конце концов уступал доводам директора и удалялся, усевшись в свою карету, в то время как последний, в самом дурном настроении мечтал о том, чтобы выкупить у Лэмли его долю в руднике и таким образом избавиться от него навсегда.
Дела на шахте шли успешно, она приносила хороший доход, однако оставалось еще множество трудностей, которые нужно было преодолеть.
Прежде всего оказалось, что жители Дунхейвена настроены еще более враждебно, чем ожидалось. Он так и предполагал, что местное население не будет приветствовать корнуольцев, был готов к тому, что ихъ встретят в штыки, и принял соответствующие меры. Так, например, он велел выстроить неподалеку от Голодной Горы жилища для приезжих, оплатив строительство из собственных средств и проследив, чтобы в каждом доме были необходимая мебель, постели и кухонная утварь. Среди рабочих были семейные, они привезли с собой жен и детей.
Неприятности начались, когда они стали приходить в Дунхейвен, чтобы купить себе необходимые вещи. Лавка Мерфи, непонятно, каким образом, оказалась совершенно пустой, на прилавках нельзя было увидеть ни одного куска мыла, ни единой свечки, а сам Мерфи с улыбками и извинениями объяснял разочарованным корнуольским хозяйкам, что он уже три месяца не видел ни единой свечи, в что касается мыла, то его собственная жена только сегодня утром ходила на берег и наскребла там ведерка песка, чтобы вымыть пол в лавке. То же самое происходило, когда они хотели купить на фермах яиц или масла, или даже молока. Куры-де не несутся с самой Пасхи, а молоко все прокисло - жара-то стоит какая, - и его пришлось выкинуть, даже свиньи не желают такое есть. Несчастным рудокопам вместе с семьями пришлось бы голодать, если бы Джон Бродрик не послал один из своих пароходов в Слейн за провизией, с тех пор это вошло в обиход, и единственным способом накормить рабочих стало привозить провизию из Мэнди каждую неделю, потому что в Дунхейвене они ничего купить не могли. Надо отдать справедливость Николсону: он сумел уговорить рабочих, чтобы они не собрали свои пожитки и не уехали домой.
Благодаря продуктам, доставляемым пароходами, шахтеры стали независимыми; кроме того, они начали сажать овощи, и таким образом их существование стало вполне сносным. Но все равно то и дело оказывалось, что картофель на поле выкопан неизвестно по какой причине, кочаны капусты вдруг исчезли, куры, заблудившись, не нашли дороги домой. В ответ же на задаваемые вопросы дунхейвенцы и обитатели коттеджей, расположенных по соседству, только качали головами и возводили глаза к небу. Джону Бродрику приходилось посылать мешки картофеля и капусты, а также цыплят и кур, чтобы восполнить понесенные ими потери. Зимой, случалось, исчезали дрова, и шахтерам, чтобы не замерзнуть самим и обогреть семью, приходилось рубить деревья или собирать плавник, выброшенный на берег залива у самого подножия Клонмиэра. Нед Бродрик, ловко маневрируя между угрозами посулами, сумел уговорить нескольких молодых парней из местных попробовать свои силы на шахте, и в начале второго года они потянулись, один за другим, на Голодную Гору с просьбой принять их на работу. Однако, несмотря на это, вражда по отношению к шахте не ослабевала.
Нет, все это совсем не легко, думал Джон Бродрик, и каким облегчением было бы иногда отдохнуть, уехать прочь из Клонмиэра, перебраться на ту сторону воды и оказаться в Бронси или в уютном домике на ферме Летарог, который он купил для дочерей; они там проводили два-три месяца каждую зиму. Мечта Генри осуществилась, он побывал в Париже, Брюсселе и Вене, в то время как Джон все еще изучал юриспруденцию в Линкольнс Инн.
Осенью тысяча восемьсот двадцать пятого года, когда вся семья находилась в Летароге, переехав туда уже в августе, Джон Бродрик получил анонимное письмо из Дунхейвена. Буквы в этом послании были почти сплошь смазаны, и прочесть его было почти невозможно, однако Бродрик все-таки разобрал, что там было написано: "Если не хочешь, чтобы было еще хуже, возвращайся домой".
Письмо было адресовано на транспортную контору в Бронси, он сунул его в карман и тут же о нем забыл. Неделю спустя, когда у пристани в Бронси ошвартовалась "Генриээта" - один из его пароходов с грузом медной руды, он вспомнил об этом письме и просто из любопытства показал его капитану. Тот внимательно прочитал письмо и довольно долго не говорил ни слова.
- Значит, штейгер Николсон ничего вам не сообщал, - проговорил он наконец.
- Нет, я ничего от него не получал после очередного письма, которое он посылает мне в начале каждого месяца. А что, разве что-нибудь неблагополучно?
- Может быть, он не хотел вас беспокоить. Сейчас пока еще трудно что-нибудь сказать. Я вот думаю, может быть, это письмо, которое вы получили, касается потерь, понесенных шахтой за последнее время.
- Потерь? Что это еще за потери?
- Не могу вам сказать ничего определенного, я ведь был в Дунхейвене всего четыре дня - пришли, загрузились и назад. Но дело в том, что в Слейне, Мэнди и других местах появляется руда, которая минует ваши пароходы и о которой ничего не знаем ни мы, ни штейгер Никольсон.
- Откуда у вас эти сведения?
- Об этом говорили люди штейгера Николсона, сэр. Руда поступает на поверхность, как обычно, и воры начинают действовать уже тогда, когда она наверху. Насколько я понимаю, Николсон собирается установить систему охраны в ночное время, поскольку руда исчезает именно тогда, однако я не знаю, сделал он это или еще нет.
- А что говорят об этом в Дунхейвене, и говорят ли вообще?
- Прямо - ничего, сэр. Но у меня такое чувство, что люди все равно об этом знают.
Джон Бродрик поблагодарил капитана "Генриэтты" и, приказав подать экипаж, поехал домой в Летарог, решив, что в тот же вечер напишет письмо Николсону, требуя объяснений. Однако писать ему не пришлось, ибо в тот самый день прибыло письмо от самого штейгера, написанное в явной спешке и, очевидно, в состоянии крайнего волнения.
"Здесь у нас действует целая система хищений, которая, в конце концов, сведет на нет всю нашу работу. Я уже давно начал замечать, что в партиях породы, выданной на-гора и приготовленной к отправке, наблюдается недостача, но вот два дня назад одна такая партия, достаточно крупная, исчезла вовсе; ее охранял ночной сторож, поскольку мне было ясно, что кража совершается после наступления темноты. Этот сторож, один из моих людей, корнуолец по имени Коллинз, был обнаружен ранним утром - у него проломлена голова, и он вряд ли выживет. Его, по-видимому, ударили сзади, потому что он не видел, кто на него напал. Этот случай так напугал его товарищей, что мне очень трудно найти человека, который согласился бы сторожить ночью, а кое-кто из них поговаривает о том, чтобы забрать семью и вернуться домой в Корнуол".
