Я кивнул, не поднимая головы, желая поскорее уйти отсюда и недоумевая, почему, что бы я ни говорил ему, он воспринимает это как глупости и раздражается.
— Теперь поговорим о том, что тебе мешает. Гоба утверждает, что однажды ты испытал сильное потрясение, из-за которого не можешь использовать свой дар читать чужие мысли.
— Да, но он не сказал, что это было за потрясение.
— Ясно, что Гоба не может этого знать. Даже под гипнозом ты не прояснил для нас этот момент. Человеческий разум хранит массу загадок; память может сохраняться и полностью теряться, и тогда ты не можешь восстановить событие в сознательном состоянии. Но воспоминание остается в глубинах твоего подсознания, иногда всплывая и мучая тебя. Разум никогда не теряет записи о событии — он лишь иногда не может найти информацию.
Он посмотрел на стеклянный шар, положил на него ладони и закрыл глаза.
Когда он отвел руки, изображение в шаре поменялось. Я уже не слышал доктора и уставился на эту картину: во мне шевельнулось сомнение.
— Ты совершенно не помнишь, что произошло или могло произойти? Ты в состоянии сказать, когда ты первый раз читал чужие мысли?
Я мигнул, вновь посмотрел на него и покачал головой.
— С тех пор как ты здесь, не заметил ли ты, что началось нечто необычное? Удалось ли тебе что-то вспомнить, хоть что-нибудь? Может быть, во сне?
— Да, мне снятся ужасные сны…
— О чем? — Он подался вперед.
— Не помню.
Он вновь откинулся в кресле:
— Ну, уже кое-что. В основе сна должно быть что-то — установка, чувство…
— Старый город. Во сне я всегда там. — Его брови удивленно поднялись. Я пожал плечами. — Что же еще может мне сниться?
— Теперь закрой глаза и попытайся вспомнить, что ты чувствуешь при пробуждении.
Я попробовал, пытаясь вызвать эти ощущения.
— Страх, — прошептал я, потирая руками колени. — Чей-то крик…
— Что?
— Крики! — Я открыл глаза и уставился на Зибелинга.
— Чьи крики? Твои?
— Да. Н-нет! — Я вскочил со стула. — Я н-не хочу делать этого!
— Сядь, — почти ласково сказал он, я повиновался. — Ты сильно заикаешься?
— Я не заикаюсь! — воскликнул я и тут же понял, что только что заикался.
— Хорошо, — кивнул он, посмотрев вверх. — Попробуем по-другому. Сколько тебе лет?
Я вздохнул:
— Мне об этом известно столько же, сколько вам.
— Примерно ты должен знать — шестнадцать, семнадцать?
— Наверное.
— Ты всю жизнь провел в Старом городе?
— Да.
— Ты уверен? Ты мог попасть на Ардатею младенцем. Твоя семья…
— О какой семье вы говорите?
— Так ты сирота?
В его взгляде можно было прочесть сострадание и даже чувство вины, но нетерпение в его словах заставило меня напрячься.
— Должно быть. — Я неудачно попытался рассмеяться. — Всю свою сознательную жизнь я провел в Старом городе. Хотел бы я забыть его, если б мог…
— Ну а до того, когда тебе было, скажем… четыре года?
Вопрос прозвучал не случайно. Он сомкнул руки над стеклянным шаром, и изображение внутри вновь поменялось. Он поднял глаза, следя за моей реакцией.
— Ах да… — Я вспомнил о его вопросе. — Я помню все достаточно хорошо.
— Как же ты выжил в таком возрасте в одиночку?
— Я сторонился человеческой грязи. — Напор со стороны Зибелинга почти физически ощущался в моей голове; я теребил руками края халата, в который был одет, не понимая, что происходит. — Мне случалось быть в бегах, я попрошайничал, а иногда даже… — Я осекся. — Какого черта вам от меня надо?
Его лицо отразило что-то среднее между отвращением и досадой.
— Я хочу, чтобы ты лишь ответил на несколько вопросов.
Он лгал мне. Хорошо владея голосом, Зибелинг тем не менее не мог скрыть, что страстно желает найти ответ на вопрос, далеко выходящий за рамки профессионального любопытства. Я не мог угадать его мысли, но не мог также отделаться от этого ощущения.
— Что случилось с твоими родителями?
Это было только начало допроса.
— Они мертвы. — По крайней мере, я на это надеялся, потому что они заслуживали только этого — после того, что они сделали со мной.
— Ты знаешь, кто такие гидраны?
— Что? — Я нахмурился. — О чем вы?
— Формой глаз и структурой черепа ты напоминаешь гидрана. Твои способности псиона лишь подтверждают это. Ты слышал о гидранах? — наконец спросил Зибелинг.
Я во все глаза смотрел на него.
— Я знаю, что они пришельцы. — Я с трудом произнес это слово. — Они пришли из системы Бета Гидра. Я знаю много анекдотов… Вы что, пытаетесь выставить меня на посмешище? Очень приятно выглядеть ненормальным. Я человек, а не чужастик.
Я снова встал. Зибелинг также поднялся и нагнулся над столом, задев шар с изображением. Он покатился в мою сторону.
— Ты до сих пор не понимаешь, к чему я веду. Моя жена была из гидранов. И у меня был сын…
— Да плевать мне, если даже ваша мать была чужастиком. Можете успокоиться, я не гидран. И в гробу я видел все ваши вопросы!
Он откинулся назад, выпрямившись. Его лицо выразило гнев, он проник в глубины моего сознания. Затем он отвернулся, как будто не мог больше меня видеть. Я перевел глаза на лежащий передо мной стеклянный шар с картинкой внутри. Трясущимися руками я взял его, положил в карман и быстро вышел из комнаты.
Он больше не вызывал меня. Этот наш разговор был последним, и Гоба стал третировать меня еще сильнее.
А через несколько дней он привел в лабораторию незнакомца, который казался упакованным в пластик — такой он был опрятный и стандартный. Он оглядел меня и произнес:
— Так ты то дитя подземелья, которое избило трех вербовщиков Контрактного Труда?
Я уставился на него. Он улыбнулся, и в его лице появилось что-то человеческое.
— (Думаешь, ты можешь принимать меня, телепат?)
Я услышал эту фразу, но незнакомец не открывал рта, чтобы произнести ее.
Слова сформировались в моем мозгу, а я даже не хотел читать его мысли. Передо мной был телепат.
— Ты, дерьмо. — Я стряхнул с себя наваждение, обернувшись к Гобе. Тот лишь скривил губы в садистской улыбке и вышел. Я поставил стол между собой и незнакомцем и сплел из своих мыслей некое подобие щита. Никто еще не проникал в мой разум таким образом — я чувствовал, что чужие враждебные мысли, как опухоль, обволакивают мой мозг. От этого ощущения меня затошнило. — Оставь меня в покое, урод, или увидишь, на что я способен! — Я сжал кулаки.
— Успокойся, — произнес он, не предпринимая больше попыток вторгнуться в мой мозг. Он выглядел обеспокоенным, что придало мне сил. — Спрячь когти, Кот. Я здесь не для того, чтобы…
— Я не животное, черт вас дери! — ударил я кулаком по столу. — Я человек, даже если ко мне относятся, как к скотине.
