Одиночество на зимней дороге не пугало Йири, волков в тех краях почти не водилось. Он хотел поскорее попасть домой, шел быстрым шагом, надеясь к вечеру добраться до храмов Эйке. Там можно заночевать. Служители — почти отшельники — пустят. Он мысленно видел перед собой почерневшие деревянные крыши, резные темные стены, чувствовал слабый дым смолистых корней, наполняющий маленький зал… Однако ближе к вечеру повалил снег, а после поднялся ветер. Йири понял, что не успеет добраться до Эйке.
«Заступница Иями, Кори-са, помоги мне добраться домой,» — взмолился он, с трудом бредя по дороге. Нелепо замерзнуть тут, в двух шагах от деревни, так и не донеся до родных заработанных денег. Ветер дул так, словно пытался разорвать в клочья одежду Йири. Колючий снег жалил лицо. «Я… не дойду», — обреченно думал мальчишка, но продолжал двигаться вперед. Он был уверен, что пока не сбился с дороги, но не знал, долго ли она еще будет вести его. Сойти с дороги значило умереть. Несмотря на юность, как и любой крестьянский ребенок, Йири хорошо знал, что такое смерть, знал, что жизнь может быть очень короткой. «Только не сейчас», — просил он Иями.
И вот силы кончились. Он упал на тропу, которая скорее угадывалась, чем виднелась. Неумолимо надвигалась темнота. Йири свернулся калачиком, пытаясь согреться. Потом ему захотелось лечь в снег и не двигаться до весны. Весной в Эйке снова пойдут паломники, они разбудят его и возьмут с собой. Он закрыл лицо мокрыми от снега рукавами. Рядом, по колено в сугробах, танцевали голубые журавли Иями. Они вскидывали сильные крылья, и снег вихрился от их ударов.
Внезапно мальчишка вскинул голову. Прикусил губу и посмотрел в сизо-белесое небо.
— Меня ждут дома! — тихо и очень упрямо сказал он лохматому ветру. Побрел наугад, различить тропу он был не в силах. В нем просыпалось чутье, присущее диким зверям.
«Это просто зима. Звери переживут эту зиму. Неужели человек хуже?»
Звери не нуждаются в хижине. А Йири был рад увидеть ее. Но радовался он рано — перед ним была не хижина, а беседка. Однако он понял, что добрался до Эйке. Только вышел к нему с другой стороны. Йири вошел в беседку, прикрыл за собой дверь. Тут было холодно. Однако не было ветра. На приступке в нише стоял светильник, в котором еще оставалось масло. Йири зажег огонь.
Огляделся. Маленькая, уютная беседка, стены изнутри украшены грубоватой резьбой. Небольшая плита из родонита, камня врачей. Йири опустился на колени, прошептал короткую просьбу о прощении. Ему нельзя умереть, оставив без поддержки семью.
Небольшим тяжелым ножом он отделил несколько реек от задней стены, положил их на каменную плитку. Развел костер — остатки масла из светильника огненной струйкой пролились на сухую древесину. Хватит, чтобы продержаться до утра …
«Простится ли это мне?» — думал мальчишка. Он всегда чтил обычаи. А теперь… У него был выбор — умереть или взять то, что он считал неприкосновенным.
…Было тихо-тихо, даже огонь хрумкал ветками неслышно, словно не уверясь в собственном праве тут находиться. Йири рассматривал пламя, расцветающие в нем огненные бутоны — глаза его слипались, голова клонилась книзу. Вдруг за стеной взвился и засвистел ветер — ив нем явственно послышался девичий смех, задорный, дразнящий. Йири застыл, беспомощно глядя на дверь.
Кто это был? Человек, девушка — ночью, вдали от жилья? Так могла смеяться дочь лесовика — юо, но те обычно зимой спят. Какой-нибудь местный дух? Но какой? Безобидный для человека или из тех, кто способен загнать в снежную яму — отдыхай до весны… Или… или тот, кого он боится больше всего — да и не он один. Говорят, даже в столице ииширо — Забирающих Души — не поминают попусту. Пальцы сами стиснули амулет. Но призывал он не хранительницу деревни, а Иями-Заступницу, на которую надеялся больше всех. Девичий смех прошелестел совсем рядом — а после словно теплая рука легла на плечо мальчишки. Йири повернул голову, осмотрелся. Никого. Что ж… Страх прошел. Кто бы это ни был, но существо не было злым. Ветер стих — и оно ушло с ветром, исчезло в снежной ночи.
Поутру он нашел полузанесенную снегом тропинку. Добрался до храмов Эйке — монахи отогрели его, накормили. Про изуродованную беседку слушали, качая головой, однако недоброго слова никто не сказал.
«Ты остался в живых, малыш, — по сравнению с этим доски значат не больше, чем летом — растаявший снег. Весной мы починим беседку». Буро-желтая одежда монахов, казалось, излучала тепло, и теплыми были слова. Йири низко склонился перед ними, благодаря за заботу, с намерением сейчас же отправиться дальше. Однако, поднявшись, он почувствовал, что куда-то падает — а потом большая желтая птица несла его куда-то, и там было хорошо и спокойно…
Он отсыпался целые сутки. Маленькая комнатка, увешанная циновками, была очень простой, почти бедной, однако такой уютной. Телу так не хотелось ее покидать — хотя сердце рвалось в родные места, которые были совсем уже близко. Казалось, зеленая халцедоновая фигурка на шее Йири начинает дышать в предчувствии дома.
…Услыхав далекие голоса, девочка побежала по тропинке, бросив вязанку хвороста возле порога. Завизжала, увидев фигурку, черную на утреннем ярком снегу. Кинулась брату на шею — чуть не свалила его в сугроб. Мальчишка прижался щекой к волосам сестры, обнимая ее — он снова дома…
А потом был огонь очага, несытная похлебка из корней и сухих овощей, кашель дяди и причитания тетки. Как выросли сестренки за эти три с половиной месяца! Или просто он раньше не замечал? Старшая, с круглым плосковатым лицом, была теперь вылитая тетка, только молоденькая. Коренастая, чуть неуклюжая, обычно такая медлительная, она суетилась возле брата, глядя на него с бесконечной преданностью. Младшая, Аюрин, шустрая, остренькая, юркая, как водяной уж, расспрашивала Йири не переставая, поблескивала черными глазами, одергивала младшего брата почем зря. А тот, всегда ревниво относившийся к Йири, теперь, похоже, соскучился и был рад. Йири впервые было так хорошо. Все суетились вокруг него. И делать ничего не хотелось, было приятно просто смотреть на огонь и отвечать на вопросы — хотя и говорить не тянуло.
Денег он привез немного — однако семья переживет эту зиму спокойно, если, конечно, Иями и Кори-са будут милостивы к ним.
— Ты снова уйдешь? — спросила старшая из сестренок.
— Если все будут здоровы, уйду.
— Знаешь… — она чуть покраснела, — сын кузнеца сказал, что я ему нравлюсь и он подождет, пока я в возраст войду, а потом возьмет меня в жены.
— Ну… Листья опадают не сразу. Это не скоро.
Сестренка коснулась его отросших волос, которые он теперь для удобства собирал в хвост, как многие на северо-востоке.
