— Пойдем, — шепнул Харден.
На башне начали бить часы, я насчитал девять ударов. Мы шли по твердой, гладкой, как будто оцементированной, поверхности. Пройдя несколько десятков шагов, Харден приостановился и попросил, чтобы я повернулся. Мы двинулись снова, я пятился, а он, так сказать, управлял мной, поворачивая ношу вправо и влево. Все это выглядело как глупая игра, но мне было не до смеха — эту уловку наверняка выдумал его «друг». Я надеялся, что мне удастся его перехитрить, и в то же время понимал, что это невозможно: стало еще темней. Мы оказались среди стропил каких-то лесов, два раза я ушибся о деревянную обшивку. Харден водил меня, как в лабиринте. Я уже хорошенько взмок и тут неожиданно уперся спиной в дверь.
— Пришли, — шепнул Харден.
Он велел мне наклонить голову. Мы стали на ощупь спускаться по каменным ступеням вниз. Груз порядком досадил нам на этой лестнице. Когда она кончилась, мы оставили аппарат у стены. Харден взял меня за руку и повел дальше. Впереди что-то скрипнуло, но это не был звук, который издает дерево. Там, где я стоял, было теплей, чем на дворе. Харден отпустил мою руку. Я замер, вслушиваясь в тишину, пока не осознал, что она пронизана низким басовым гудением, сквозь которое прорывается нежное тончайшее жужжание, точно какой-то гигант играл где-то, очень далеко, на гребенке. Мелодия была знакомой: вероятно, я слышал ее недавно. Наконец Харден нашел ключ и загремел им в замке. Невидимая дверь подалась, как-то по-особому чмокнув, слабый звук тут же утих, будто отрезанный ножом. Осталось только мерное басовое гудение.
— Мы на месте, — сказал Харден, подтянув меня за руку. — Уже на месте!
Он говорил очень громко, и ему вторила черная замкнутая пустота.
— Теперь мы вернемся за аппаратом, только я включу свет... сейчас... Осторожно... будьте внимательны! — выкрикивал Харден неестественно высоким голосом. Запыленные лампочки осветили высокие стены помещения. Я зажмурился. Я стоял у дверей, рядом проходили толстые трубы центрального отопления.
Посреди находилось некое подобие стола, сколоченного из досок и заваленного инструментами; вокруг лежали какие-то металлические детали. Больше ничего не удалось разглядеть, так как Харден позвал меня; мы вернулись в коридор, слабо освещенный через распахнутые двери, и вдвоем внесли аппарат в бетонированный подвал. Мы поставили аппарат на стол. Харден вытер платком лицо и схватил меня за руку с судорожной усмешкой, от которой у него дрожали уголки губ.
— Благодарю вас, сердечно благодарю... Вы устали?
— Нет, — ответил я.
Я заметил, что подле железных дверей, в которые мы вошли, в стенной нише находится трансформатор высокого напряжения — металлический шкаф, покрытый серым лаком. На приоткрытой дверце виднелись череп и скрещенные кости. По стене тянулись бронированные кабели, исчезавшие под потолком. Басовое гудение доносилось из трансформатора — явление совершенно нормальное. В подвале больше ничего не было. И все же казалось, что кто-то меня разглядывает; это было так неприятно, что хотелось втянуть голову в плечи, как на морозе. Я повел взглядом вокруг — в стенах, в потолке не было ни одного окошка, клапана или ниши — ни единого места, где бы можно было укрыться.
— Пойдем? — спросил я. Я был весь собран и напряжен, больше всего меня раздражало поведение Хардена. Все в нем было неестественно: слова, голос, движения.
— Отдохнем минутку, очень холодно, а мы разогрелись, — бросил он с необъяснимой живостью. — Можно мне... кой о чем вас спросить?
— Слушаю...
Я все еще стоял у стола, стараясь подробно запомнить форму подвала, хотя еще не знал, зачем мне это может понадобиться. Внезапно я вздрогнул: на дверце трансформатора поблескивала слегка окислившаяся латунная табличка с паспортом. На ней был проставлен фабричный номер. Этот номер необходимо было прочесть.
— Что бы вы сделали, обладая неограниченной силой... получив возможность сделать все, чего бы вы только ни захотели?..
Я оторопело смотрел на Хардена. Трансформатор мерно гудел. Лицо Хардена, полное напряженного ожидания, дергалось. Он боялся? Чего?
— Н... не знаю... — пробормотал я.
— Пожалуйста, скажите... — настаивал Харден. — Скажите так, словно ваше желание могло бы исполниться немедленно, сию же минуту...
Мне показалось, что кто-то смотрит на меня сзади. Я обернулся. Теперь мне была видна приоткрытая железная дверь и тьма за нею. Может он стоит там? Казалось, это сон, нелепый сон.
— Очень прошу вас... — прошептал Харден, запрокинув лицо, полное вдохновения и страха, словно он решался на что-то неслыханное. Вокруг царила тишина, только непрерывно гудел трансформатор.
«Безумен не он, а его друг!» — пронеслось у меня в голове.
— Если бы обладал неограниченной... силой? — повторил я.
— Да! Да!
— Я постарался бы... нет, не знаю. Ничего не приходит мне в голову...
Харден крепко схватил меня за руку, тряхнул ее, глаза у него сверкали.
— Хорошо... — прошептал он мне на ухо. — А теперь пойдем, пойдем!
Он потянул меня к дверям.
Мне удалось прочесть номер трансформатора: F 43017. Я повторил его про себя, когда Харден подошел к выключателю. В последний момент, прежде чем погас свет, я заприметил нечто особенное. На листе алюминия возле стены стоял ряд стеклянных чашечек. В каждой, погруженная в подстилку из мокрой ваты, покоилась, как в инкубаторе или гнезде, подушечка мутного желе, вздутая, пронизанная темными нитями, тонкими, как волосы. На поверхности этих комочков виднелись следы той характерной гофрировки, какая бывает обычно на листках сухого желатина. Я видел алюминиевый лист и стеклянные сосуды лишь секунду, потом наступила темнота, в которую я, ведомый за руку Харденом, унес эту картину. Мы вновь стали кружить и лавировать между опорами призрачных лесов. Холодный, влажный воздух принес мне облегчение после душной атмосферы подвала. Я все время твердил про себя номер трансформатора, пока не почувствовал, что не забуду его. Мы долго петляли по пустынным переулкам. Наконец показалась светящаяся изнутри стеклянная колонка остановки.
— Я подожду с вами... — предложил Харден.
— Вы поедете со мной?
— Нет, знаете ли... может быть, вернусь... То есть... поеду... к нему.
Я сделал вид, что не заметил обмолвки.
— Еще сегодня произойдет нечто необычайно важное... и за вашу помощь, за вашу доброту и терпеливость...
— О чем тут говорить! — прервал я в сердцах.
— Нет! Нет! Вы не понимаете, что если вы — как бы это выразить? — вы были подвергнуты некоторому... следовательно... Я буду ходатайствовать, чтобы завтра же вы сами... И вы поймете, что не было обычной услугой, оказанной неизвестно кому, человеку вроде меня или любому из нас, вы поймете, что речь идет о... обо всем мире... — закончил он шепотом.
