– Тебе не кажется, что занимать офис человека, у которого ты отнял организацию, – это немного слишком? – вдруг спросил Бренан.
Кьен пожал плечами и улыбнулся. Это была скрытая карта, туз в рукаве. Бренан считал его Исчезником. Это было единственным преимуществом, необходимым Кьену, чтобы раздавить своего давнего врага.
– Почему нет? Это неплохое место, и вдруг оно опустело. Кроме того, мне показалось, это обеспечит более мягкую передачу власти.
Бренан кивнул, принимая объяснение, затем без приглашения сел. Раздраженный, Кьен открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но вдруг закрыл его. Каннингем, очевидно, терпел подобное поведение.
– Вернулся в город с визитом? – спросил Кьен так обыденно, как только мог.
Бренан кивнул.
– Кто-то вломился в мой дом сегодня утром.
Кьен сделал потрясенное лицо.
– Есть предположения, кто это был?
– Я бы поставил на Кьена, – спокойно сказал Бренан, – если б он не был мертв.
Кьен кивнул.
– Хорошая ставка, но он мертв. Я сам видел его тело.
– Уверен?
– Уверен.
– Я слышал, – сказал Бренан, – будто с телом было нечто странное. Нечто, что не вяжется с жертвами сердечного приступа.
Кьен неловко заерзал в кресле.
– А, ты имеешь в виду отрубленную голову, – догадался он.
Бренан молча кивнул.
– Ну, – сказал Кьен, внезапно решив смешать правду и ложь в равных пропорциях, – в его мозгах хранилось очень много информации.
– Мертвая Голова?
Кьен постарался выглядеть так, словно он оправдывается:
– Там было много того, что мне хотелось бы знать.
– Думаю, в это я могу поверить, – Бренан глубоко вздохнул.
Мертвая Голова был безумным тузом, способным получить доступ к памяти людей, пожирая их мозги. Когда Кьен устроил ловушку для предателя Филипа Каннингема, он использовал как наживку свое собственное тело, переселившись в тело Лэсли Кристиана. Тогда ему пришлось отделить свою голову от тела, чтобы Каннингем не смог скормить его мозг Мертвой Голове и тем самым раскрыть весь замысел.
– Если убийц подослал не Кьен, то кто? – спросил Бренан, отчасти обращаясь к самому себе.
– Ну, капитан, за это время ты обзавелся несколькими врагами, – Кьен замолчал, как будто глубоко задумавшись. – А я не могу сказать, что вполне контролирую Призрачный кулак, особенно Цапель. Может быть, кто-то, все еще чтящий память Кьена, наконец выследил тебя и попытался уничтожить.
– Может быть, – сказал Бренан скупо.
– И знаешь, – сказал Кьен, будто пораженный новой мыслью, – те же люди могут охотиться и на Тахиона. Возможно, кому-нибудь стоит предупредить его.
– Может быть, – сказал Бренан задумчиво. – Я скажу об этом Тахиону, когда вернусь в клинику, чтоб навестить Дженифер.
– Так ты уже видел его? – спросил Кьен.
Бренан рассеянно кивнул.
– Я отвез Дженифер в клинику. Ее ранили во время нападения.
– Надеюсь, не серьезно? – спросил Кьен, подавляя ликование.
Бренан встал.
– Нет. Не серьезно.
Кьен поднялся, чтоб проводить его до двери.
– Уверен, она выкарабкается. И если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони.
Бренан вновь натянул балаклаву и уставился на него тяжелым, немигающим взглядом.
– Хорошо, – сказал он и покинул кабинет, пройдя мимо ругающихся Рика и Мика: Рик не мог сосредоточиться на комиксах, потому что Мик смотрел телевизор.
Кьен смотрел, как он уходит, и невольная улыбка торжества играла на его губах. Ему удалось загнать все шары к одной лузе. Последний удар – и он избавится от них всех.
– Что случилось, босс? – спросил Брут, когда Бренан вернулся к грузовику.
Бренан взглянул на карлика, спрятавшегося от холода в одну из старых рабочих рубашек Бренана, найденных им на заднем сиденье.
– Не знаю, – сказал Бренан. – Но я не верю, что все вещи то, чем они кажутся. Все, как всегда, в этом городе.
Он завел машину и тронулся с места.
– Куда мы едем? – спросил Брут.
Бренан взглянул на него, сворачивая на аллею, граничившую с апартаментами Кьена.
– Я собираюсь назад, в клинику, – сказал Бренан, – но ты остаешься, чтобы следить тут за всем.
Брут потянулся, выглянув из-за края панели.
– Кажется, там холодно, – сказал он.
– Еще одна причина как можно скорее найти способ пробраться внутрь.
– Верно.
Бренан поравнялся со следующей кучей мусора, вываливающейся из переполненного мусорного бака, и открыл дверь у пассажирского сиденья.
– И за чем я тут должен следить? – спросил Брут.
– Каннингем.
– Почему?
Бренан покачал головой.
– Я не уверен. Каннингем казался… странным. Необычным. Я на самом деле не могу это сформулировать, но кажется, тут что-то не то. Он назвал меня «капитан». Он никогда не называл меня так раньше. Он даже не может знать, что в армии я был капитаном… Если только… – Бренан вновь покачал головой.
Брут хмыкнул и выпрыгнул из фургона. Солнце уже взошло, но небо было темным от туч, и можно было ручаться, что скоро снова пойдет снег. Холодный ветер пронесся по аллее, когда Брут побежал к горе мусора, что-то бормоча себе под нос. Когда Брут скрылся в мусорном баке, Бренан перегнулся через пассажирское сиденье.
– И Брут…
Человечек высунул голову в покрытом жирными пятнами бумажном пакете.
– Да?
– Будь осторожен.
Карлик улыбнулся.
– Вы тоже, босс, – сказал он, прежде чем раствориться в мусоре.
Бренан захлопнул дверь и поехал прочь, убеждая себя не волноваться. Брут был одним из лучших шпионов Хризалис. Он знал, как о себе позаботиться.
Хризалис. В первый раз за долгое время его мысли обратились к ней. Они были связаны неразрывно теми событиями, что случились тогда, когда он в последний раз видел Тахиона, когда он противостоял доктору Джею Экройду, И Эль и Хираму Вустеру, убийце Хризалис.
Экройд злился на Бренана. Для человека, с головой погрязшего в грязном, кровавом бизнесе, у того были несколько странные представления о насилии. Но Бренан не ставил это ему в вину. Он никогда не ставил людям в вину их идеалы.
Но Тахион. Тахион упустил из виду одну важную вещь, когда разразился своей речью о рабской покорности букве закона. Закон – это просто слова, написанные на бумаге, слова, которые меняются по прихоти общества, ежедневно так или иначе трактуются политиками, адвокатами, судьями, полицейскими. Любой, кто считает, будто все законы должны строго исполняться, попадает в ловушку. Любой, кто считает, будто все законы одинаковы для всех, невзирая на расу, религию или положение в обществе, просто дурак.
Единственное, что может сделать человек, – это решить для себя, что правильно, а что нет и что должно быть сделано, чтобы бороться с тем, что неправильно. После этого он должен принять последствия своего решения, какими бы они ни были.
