— Что я забыл на Ганимеде? — раздраженно спросил Чак. — Поймите же меня, наконец. У меня есть работа. Притом такая, которая меня вполне устраивает — я не намерен ее бросать.
«Подсознательно…»
— Не копайтесь в моем подсознании. Лучше-ка убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое. — Он повернулся спиной к слизистому грибку.
«Я очень опасаюсь, что у вас снова возникнет желание совершить самоубийство — возможно, даже до наступления вечера».
— Ну и пусть.
«Только одно может вам помочь, а мое жалкое предложение работы к этому не имеет ни малейшего отношения».
— Что же это, по вашему?
«Женщина, которая заменит вам жену».
— Вы сейчас ведете себя, как…
«Отнюдь нет. Побуждения, которыми я сейчас руководствуюсь, чисто практического свойства, мною не двигают ни материальные, ни какие-либо возвышенные соображения. Вы должны найти женщину, которая будет воспринимать и любить вас таким, какой вы есть. В противном случае вы погибнете. Позвольте мне поразмыслить над этим. А вы тем временем постарайтесь взять себя в руки. Дайте мне пять часов. Сами же оставайтесь здесь и никуда не уходите». Перед дверью плесневой грибок снова расплылся в аморфный пласт протоплазмы, втиснулся в щель под дверью и исчез в коридоре. Мысли его теперь воспринимались уже не столь четко, как раньше. «Как у импортера, перекупщика и посредника, у меня обширные связи в самых различных кругах землян…»
После этого сознание Чака перестало воспринимать даже обрывки мыслей грибка.
Все еще трясущимися от волнения руками, он закурил сигарету. И отошел — отошел как можно дальше — от окна, сел на архаичную софу. И стал ждать.
Было очень трудно разобраться, как следует отнестись к благотворительному предложению слизистого грибка. Чак был озадачен. Неужели этот слизистый грибок в самом деле в состоянии ему помочь? Это казалось невозможным.
Ждать пришлось ровно час.
В дверь квартиры постучали. Это не мог быть возвратившийся грибок с Ганимеда, ибо у него не было ни малейшей физической возможности постучаться. Чак поднялся, прошел к двери и отворил ее.
На пороге стояла вполне земная девушка.
Хотя у нее была тысяча всяких других дел, требующих самого пристального внимания, и все они так или иначе были связаны с новой неоплачиваемой работой в Службе Межпланетного Здравоохранения и Социального обеспечения, доктор Мэри Риттерсдорф выкроила время для решения одного чисто личного вопроса. Наняв ракетное такси она еще раз слетала в Нью-Йорк, в располагавшуюся на Пятой Авеню контору Джерри Фелда, продюсера телешоу Банни Хентмана. Неделю тому назад она передала ему целую кипу самых свежих — и наилучших — сценариев Чака, написанных по заказу ЦРУ. Теперь настало время выяснить, имеет ли ее муж, или вернее, бывший ее муж, шансы на получение работы у Хентмана.
Если Чак не подыщет лучшей работы по собственной инициативе, то за него это сделает она сама. Это ее прямая обязанность, ибо в течение по меньшей мере года, она и ее дети будут полностью зависеть от заработка Чака.
Отпустив такси на крыше, Мэри по входной аппарели спустилась на девяностый этаж, подошла к стеклянной двери, остановилась в нерешительности. Затем она позволила двери пропустить ее внутрь и вошла в приемную кабинета мистера Фелда, где восседала его секретарша — очень хорошенькая, хотя и страшно намазанная, в кофточке из шелка-паутинки в обтяжку. При виде девушки Мэри была явно раздосадована: неужели только из-за того, что бюстгальтеры вышли из употребления, девушка с такой откровенно вызывающей грудью должна угождать нынешней моде? В данном случае необходимость в бюстгальтере диктовалась чисто практическими соображениями, и Мэри, стоя перед письменным столом девушки, остро почувствовала, как щеки ее раскраснелись от неодобрения. И еще искусственное увеличение размеров сосков — это уж слишком!
— Слушаю, — произнесла секретарша, глядя на Мэри сквозь богато украшенный шикарный монокль. При виде холодной сдержанности Мэри, соски на груди у секретарши несколько поникли, как будто такой ледяной прием спугнул их и принудил к смирению.
— Мне хотелось бы встретиться с мистером Фелдом. Я — доктор Мэри Риттерсдорф, у меня очень мало времени. В три часа дня по нью-йоркскому времени я покидаю Землю, отправляясь на лунную базу ТЕРПЛАНа, — она придала тону своего голоса требуемую непререкаемость и убедительность — что-что, но это у нее всегда неплохо получалось.
После довольно продолжительной бюрократической процедуры, выполненной секретаршей, Мэри пропустили.
За имитированным под дуб письменным столом — настоящий дуб перестал существовать лет десять назад — восседал Джерри Фелд перед экраном видеопроектора, с головой погрузившись в работу.
— Одну минутку, доктор Риттерсдорф.
Мэри поудобнее устроилась в кресле, закинула ногу на ногу и закурила.
На миниатюрном телеэкране Банни Хентман разыгрывал эпизод, где он изображал немецкого промышленника, в традиционном двубортном синем костюме, который объяснял своему совету директоров, как можно использовать в военных целях новые автономные плуги, выпускаемые их картелем. Четыре самоходных плуга по сигналу тревоги соединяются в единый агрегат, который уже больше не просто гигантский плуг, а становятся пусковой ракетной установкой. С сильным немецким акцентом, Банни рассказывал про это величайшее техническое достижение. Глядя на экран Фелд негромко хихикал.
— У меня совсем немного времени, — твердым тоном заявила Мэри.
Фелд неохотно остановил видеокассету и повернулся к ней.
— Я показал Банни сценарии. Они его заинтересовали. Юмор у вашего мужа весьма сдержанный и довольно-таки устарелый, но тем не менее аутентичный. Он то, что когда-то было…
— Я все это знаю, — перебила его Мэри. — Я выслушивала его сценарии в течение многих лет; он всегда старался проверить их прежде всего на мне. — Она часто затягивалась, чувствуя себя в кабинете Фелда напряженно. — Значит, вы полагаете, что Банни мог бы использовать их?
— Мы не сдвинемся с мертвой точки, — сказал Фелд, — пока ваш муж сам не встретится с Банни; бесполезны все попытки вашего…
Дверь кабинета отворилась и вошел Банни Хентман.
Впервые Мэри видела знаменитого телевизионного комика собственной персоной. Ее интересовало, насколько он отличается в реальной жизни от того имиджа, который он создал для публики. В жизни он был, решила Мэри, чуть пониже ростом и куда старше, чем на телеэкране. Значительная часть головы уже облысела… Фактически у Банни был вид крайне озабоченного мелкого деляги по перепродаже всякого хлама из какой-нибудь центрально-европейской страны. Он был не очень чисто выбрит, в помятом костюме, с растрепанными редеющими волосами и — для полноты картины — докуривал огрызок сигары. Но вот глаза его — они были настороженными и в то же время добрыми. Мэри поднялась и стоя глядела на него. Телекамеры не в состоянии были передать силу его взгляда, в котором был не только острый ум, в нем было нечто большее — понимание, а чего именно, она и сама не знала. И было в нем еще…
