— Завтра мы с ними разделаемся, моя милая.
Я не знал тогда, как много необычайных и страшных дней должно пройти, прежде чем я снова буду обедать, как подобает цивилизованному человеку.
Среди всех странных и поразительных вещей, совершившихся в эту ночь, всего удивительнее кажется мне необычайная устойчивость повседневных общественных навыков: начало событий, которые должны были ниспровергнуть весь наш социальный строй, никак не отразилось на обычном укладе жизни. Если бы в пятницу ночью вы взяли циркуль и описали круг радиусом в восемь километров около Уокингских песочных ям, то, — не считая родственников Стента и трех-четырех лондонских велосипедистов, которые лежали мертвыми на лугу, — вы вряд ли нашли бы за пределами этого круга хоть одного человека, чьи чувства и привычки были затронуты появлением марсиан. Конечно, очень многие слышали о цилиндре и толковали о нем на досуге. Но, бесспорно, это событие не вызвало такой сенсации, какую, например, вызвал бы ультиматум, предъявленный Германии от имени британского правительства.
Полученную ночью депешу бедного Гендерсона сочли в Лондоне за простую утку. Вечерняя газета, в которой он сотрудничал, запросила по телеграфу подтверждения и, не дождавшись ответа, так как Гендерсон был уже убит, решила не печатать экстренного выпуска.
Внутри нашего восьмикилометрового круга большинство населения тоже ровно ничего не предпринимало. Я уже рассказывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми мне приходилось говорить. Во всем околодке обыватели мирно обедали и ужинали, отдыхали в садиках после дневного труда, укладывали спать детей, молодежь слонялась по переулкам и флиртовала; ученые сидели за своими книгами.
Может быть, на улицах и толковали о случившемся; может быть, в трактирах появилась новая тема для разговоров. Кое-где мчавшийся с новостями посыльный или случайный очевидец событий вызывали своими рассказами волнение, суматоху, крик, но в большинстве случаев жизнь продолжала идти по заведенному с незапамятных времен порядку: работа, еда, питье, сон — все чередовалось как всегда, словно никакого Марса вовсе не бывало на небе.
То же самое наблюдалось даже в Уокинге, Хорзелле и Чобхеме.
На узловой станции Уокинг до поздней ночи поезда останавливались и уходили или переводились на запасные пути; пассажиры толпились и ожидали. Мальчик, прибежавший из города, нарушая монополию Смита,[2] продавал вечерние газеты. Звонки и шум на платформе и резкие свистки паровозов заглушали его выкрики о «людях с Марса». Около девяти часов на станцию стали прибывать взволнованные очевидцы с невероятными известиями, но привлекли к себе не больше внимания, чем какие-нибудь пьяные буяны. Пассажиры, ехавшие в Лондон, смотрели в темноту из вагонных окон и видели только редкие взлетающие искры около Хорзелла, красный отблеск и тонкую пелену дыма, застилавшую звезды, и думали, что это горит вереск. Только у самых лугов заметно было некоторое смятение; на окраине Уокинга запылало несколько дач. В трех соседних селениях окна домов, обращенные к лугам, были освещены, и жители не ложились спать до рассвета.
Любопытные все еще толпились на Чобхемском и Хорзеллском мостах. Один или двое смельчаков, как потом выяснилось, отважились в темноте подползти совсем близко к марсианам. Назад они не вернулись. Светлый луч, похожий на прожектор военного корабля, скользил по лугу, а вслед за ним проносился тепловой луч. Обширный луг был тих и пустынен, и обугленные тела валялись неубранные всю ночь и весь следующий день. Многие слышали стук молотков, доносившийся из ямы.
Таково было положение дел в пятницу ночью. В шкуру нашей старой планеты, как отравленная стрела, вонзился цилиндр. Но яд еще только начинал оказывать свое действие. Кругом расстилались дымившиеся кое-где луга с разбросанными на них черными, едва заметными скорченными трупами. Здесь и там горели деревья и кустарники. Далее простиралась зона смятения, но за эту черту пожар еще не распространился. В остальном мире поток жизни катился так же, как и прежде, с незапамятных времен. Лихорадка войны, которая должна была закупорить вены и артерии, умертвить нервы и разрушить мозг, едва успела начаться.
Всю ночь марсиане возились и склепывали какие-то машины: порою вспышки зеленовато-белого дыма поднимались спиралью к звездному небу.
Около одиннадцати часов вечера через Хорзелл прошла рота солдат и оцепила луг. Позднее через Чобхем прошла вторая рота и оцепила луга с севера. Несколько офицеров из Инкерманских казарм на рассвете отправились осматривать луга, и один из них, майор Иден, пропал без вести. Полковой командир появился у Чобхемского моста и расспрашивал толпу. Военные власти, очевидно, поняли серьезность положения. На следующее утро, часов в одиннадцать, газеты уже сообщили, что эскадрон гусар, два пулемета и четыреста человек Кардиганского пехотного полка выступили из Олдершота.
Спустя несколько секунд после полуночи толпа, стоявшая на Чертсийской дороге, близ Уокинга, видела звезду, упавшую в сосновый лес на северо-западе. При падении она дала зеленоватую вспышку, похожую на зарницу. Это был второй цилиндр.
Суббота запечатлелась в моей памяти, как день томительного ожидания. Вдобавок, то был день жаркий, душный, отмеченный, как мне говорили, резкими колебаниями барометра. Жене моей удалось довольно скоро заснуть, но я спал очень мало и встал рано. Перед завтраком я вышел в сад и долго прислушивался; но с лугов доносилась только песнь жаворонка…
Молочник явился как всегда. Я услыхал скрип его тележки и подошел к калитке узнать последние новости. Он рассказал мне, что ночью войска окружили марсиан и что теперь ждут только прибытия пушек. Вслед за этим послышался знакомый успокоительный грохот поезда, идущего в Уокинг.
— Их не станут убивать, — сказал молочник, — если только этого можно будет избежать.
Я увидел соседа в его садике, поболтал с ним немного и отправился завтракать. Утро прошло без всяких происшествий. Сосед мой был уверен, что войска в тот же день захватят в плен или уничтожат марсиан.
— Жаль, что они держат себя такими недотрогами, — заметил он, — было бы интересно узнать, как они живут на своей планете. Мы могли бы кое-чему научиться.
Он подошел к забору и протянул мне горсть земляники — это был завзятый любитель садоводства и щедрый человек. Заодно он сообщил о пожаре соснового леса вблизи Байфлитского спортивного поля.
