Кира не улыбнулась. И я вспомнила в ней это: у нее не слишком развито чувство юмора. Она сказала:
— А зачем они брали меня и мальчика-кикуйю в свои корабли, как ты думаешь?
— По понедельникам…
— Я серьезно, Эми!
— Как всегда. Ну, хорошо, я предполагаю, они просто хотели узнать нас, поэтому выбрали двух растущих представителей и забрали к себе, чтобы вытащить все секреты наших физических тел для будущего использования. Они могли даже взять пробы твоей ДНК, ты же понимаешь. Ты никогда не промахивалась. На какой-нибудь далекой планете могут бегать маленькие, выращенные в культуре клеток Киры. Или, сейчас, не такие уж и маленькие.
Но Киру не интересовали возможности генетической инженерии.
— Мне кажется, я понимаю, почему они явились.
— Понимаешь? — Однажды она сказала мне, что пришельцы прибыли только для того, чтобы разрушить ее жизнь. Но такого рода заблуждения только для молодых.
— Да, — ответила Кира. — Я думаю, они явились сюда, не сознавая причины. Они просто явились. Кроме всего прочего, Эми, когда я об этом думаю, я не могу реально объяснить, почему я делала половину всего в своей жизни. В то время это казалось доступным курсом действия, поэтому я так и поступала. Почему пришельцы должны быть иными? Можешь ты сказать, что по-настоящему понимаешь, почему поступала так, а не иначе, всю свою жизнь?
Могу ли я? Я задумалась.
— Да, Кира. Я думаю, что могу так сказать, очень даже могу. Я не говорю, что мои резоны были хороши. Но они были постигаемы.
Она пожала плечами.
— Значит, ты отличаешься от меня. Но я скажу тебе вот что: любой план правительства для обращения с пришельцами не сработает. И знаешь, почему? Потому что это будет один план, один набор подходов и процедур, и очень скоро что-то изменится на Земле, на «Селадоне» или у пришельцев, и тогда план перестанет срабатывать, а все отчаянно будут пытаться заставить его работать. Они будут пытаться остаться в состоянии контроля, но по-серьезному никто ничего не может контролировать.
Она произнесла последние слова с таким нажимом, что я оторвалась от своего шитья. Она действительно имеет это в виду, это банальное и очевидное прозрение, которое вдвигает, как последний край познания?
И все-таки, это был последний край познания, потому что каждому надо добыть его в муках, своим собственным путем, путем потерь, ошибок, рождений и чумы, войны и побед, а иногда жизнью, оформленным одним единственным часом, проведенным в космическом корабле пришельцев. Все — только фураж для той же банальности, для раздирающего сердце вывода. Все старое и новое одновременно.
И все же…
Внезапная нежность к Кире нахлынула на меня. Мы провели большую часть наших жизней, сцепившись в бессмысленной битве. Я осторожно потянулась к ней, чтобы не растревожить свои скрипучие суставы, и взяла ее за руку.
— Кира, если ты веришь, что не можешь ничего контролировать, тогда и не пытайся это делать, иначе с гарантией этот курс приведет туда, где не контролируешь ничего.
— Никогда за всю свою жизнь я не могла понять разницу… а это что еще за чертовщина?
Меховая голубая птица приземлилась ей на голову, запустив лапами в волосы.
— Это одна из геномодовых птичек Лема, — ответила я. — В их конструкции нет страха перед людьми.
— Фу, какая глупая идея! — сказала Кира, хлопая птицу с завидной силой. Птичка улетела прочь. — Если эта тварь сядет на меня снова, я ее задушу!
— Да, — сказала я, засмеялась, и не стала объяснять, над чем же смеюсь.
Гужов Е., перевод