- Ну и что? - холодно отвечает Лидочка. - Это нормально. Это так по-человечески.
- Человек тем и отличается от животного, что может идти против своей природы, - назидательно говорит Ленка. - Жрать хочет, а терпит... Давится желудочным соком. Вон, посмотри на Генриетту Мулярчик! Какая сила духа! Три недели! Сорок шестой размер! Где складка на животе? Где пигментные пятна?
- Допрыгалась твоя Генриетта Мулярчик! - замогильным голосом произнесла Людочка. - Доигралась!
- Господи! - ужасается Ленка. - Да что с ней стряслось?
- А то... насильник в лифте напал на твою Мулярчик!
- Да ты что?
- И очень просто! Она идет, затянулась на радостях, стройная, задом крутит, со спины и сорока не дашь. Вот он и как прыгнет! Она в кабинку, он - за ней! Рот ей, значит, зажал, а другой лапой поганой по груди шарит!
- Вот это да! А она что?
- А что? Она от страха ему челюсть свою вставную в ладонь и выплюнула. Он заорал нечеловеческим голосом и убежал. А Генриетта плачет. Челюсть, говорит, жалко. Он ее чисто машинально с собой унес.
- Того ли она хотела? - опечалилась Ленка.
- Как знать, - говорит Лидочка. - Как знать. Если ты принимаешь решение, принимай и последствия. Это, милая моя, и есть настоящее мужество. Ладно, садись, пока кофе не остыл. Тебе со сливками?
- Валяй, - говорит Ленка. - И с сахаром.
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
- Передайте доктору Сокольской, что я могу уступить ей своего первого жениха, - небрежно говорит Генриетта Мулярчик Ленкиной маме, - я уже вышла замуж в этом месяце.
Генриетта Мулярчик - писательница. То есть, настоящая писательница, потому что она периодически звонит, причем обязательно из гостей, в какие-то газеты (то ли " Вечерний Юг", то ли "Утренняя Одесса", Ленка точно не помнит) и обязательно начинает так: "Здравствуйте, с вами говорит ваш автор". Генриетта любит рекламу. Что совершенно естественно для зрелой кокетливой женщины семидесяти лет.
Вообще-то, доктору Сокольской лишний жених, может, и не помешал бы, но пока у нее и так хватает неприятностей с детьми и внуками.
- Ну, я пошла, - говорит социально отомщенная Генриетта, - а то мой Веничка не любит, когда я надолго оставляю его одного.
- Помню, я тоже была молодой, - задумчиво говорит Ленкина мама, - куда все делось... Лена, ты идешь с нами? Или так и будешь сидеть дома до седых волос?
Они идут к Губерманам. Ленка бы с удовольствием досидела дома до седых волос - она набрела в психиатрическом справочнике на красивое слово "аутизм" и решила, что это относится как раз к ней. Еще там было что-то про астенический синдром, но эта золотая жила, как понимает Ленка, уже исчерпана.
Впрочем спокойно досидеть до седых волос Ленке не удается. Сначала звонит знакомый психиатр и жалуется на своего пациента, потом - пациент этого психиатра и жалуется на врача - ну, с этими Ленка быстро разделывается, но потом звонит поэт Добролюбов, у которого что-то там не ладится с новым романом. То ли он пытается скрестить в нем христианство с исламом, то ли иудаизм с индуизмом - никому в мире это пока не удавалось, поэту Добролюбову тоже не удается. Он уже сократил роман до размеров повести и теперь пытается придать произведению дополнительную выразительность.
- Слушай, - говорит он, - как называются собаки с такими длинными мордами, голые, знаешь?
- Таксы?
- Нет, - досадливо отвечает поэт Добролюбов, - про такс я и сам знаю. Ну знаешь, у них еще глаза раскосые, как у лысых китайцев...
- Бультерьер, может?
- Во! Буль! Как ты думаешь, ему ошейник может морду натереть?
- Может, если хозяин придурок, - говорит Ленка. - А зачем тебе буль?
- В повесть вставить. Ты понимаешь, там у меня должна действовать собака как персонификация темных сил. Мировое зло, понимаешь? Мой тесть приводит ее домой, и тут же у всех начинаются жуткие неприятности.
- Слушай, - говорит Ленка, - оставил бы ты собаку в покое. Почему вы все пишете о том, чего не знаете?
Поэт Добролюбов обижается. Но не смертельно, потому что переключается на полный, но сумбурный анализ политической ситуации в северном полушарии.
В конце концов он выдыхается, и Ленка вновь берется за психиатрический справочник.
Поначалу читать его было увлекательно, но на восьмом синдроме Ленка с ужасом обнаруживает, что у нее нет ни одного здорового знакомого. Она уже нашла типичный пример дисморфофобии, два отличных маниакально-депрессивных психоза и несколько ярких случаев копролалии. А уж о мании величия и говорить нечего, - думает Ленка, лихорадочно перебирая своих друзей-приятелей. Да что там друзья - с дальними знакомыми тоже далеко не все в порядке - вот двоюродную кузину Норочку пришлось лечить от депрессии и комплекса неполноценности, после того как их проездом из Парижа в Мелитополь навестила американская тетя-миллионерша. А Белозерская-Члек, потомственная дворянка в первом поколении, уже лет десять держит свою маму в сумасшедшем доме и так и говорит про нее: "Эта сумасшедшая психопатка".
Родители вернулись из гостей рано. Они уже достигли того золотого возраста, когда люди начинают понимать, что всюду хорошо, а дома лучше, хотя эта нехитрая истина вбивается в головы чуть не с самого рождения.
- Читаешь? Хорошо, - одобрительно говорит Ленкин папа. - И чем же ты больна?
- Всем, по-моему, - Ленка загибает пальцы и начинает перечислять страдания в алфавитном порядке.
- Типичный синдром третьего курса, - говорит папа, - ничего, пройдет.
- А у нас в роду были сумасшедшие? - интересуется Ленка.
- Сколько угодно, - с гордостью говорит папа, - это по линии Срулевичей. Все Бромштромы отличались хорошим цветом лица, а все Срулевичи были сумасшедшими. Да вот хотя бы тетя твоя - она к телефону в коммуналке там, знаешь, на стенке такие телефоны - выходила с папиросой в зубах, но голая. Прекрасный математик была, кстати. Доктор наук. Ты, похоже, в нее удалась. Больше-то у нас в роду ни у кого математических способностей нет.
- Ну, у мамы есть, - защищается Ленка.
- Ты про маму не говори, - почему-то вдруг обиделся папа, - у нее дедушка под себя чистый лист бумаги подкладывал, когда садился - заразиться боялся.
- Чем заразиться? - с интересом спрашивает Ленка.
- Туберкулезом.
- Все ты, Муня, выдумываешь, - в свою очередь обиделась мама. - Не бумагу, а газету. И не туберкулезом, а холерой.
- И где была холера, - ядовито осведомляется папа, - в Мелитополе?
- Нет, в Индии. Но у них в институте работал индус. Или нет, то был китаец. И уже не в Мелитополе, а в Красноярске. Это когда бабушка на тифозную вошь села.
- Так что у тебя есть все шансы, Лена, - бодро говорит папа, - выше голову!
- Вы меня совсем запутали, - устало говорит Ленка. Она уже несколько одурела от этого болезненного бреда и теперь пытается выяснить, чем же, все-таки, у Губерманов кормили. Но папу уже трудно остановить.
