Между залами «Москва Ивана Грозного» и «Смутное время» пришлось идти по небольшому коридорчику. Здесь фальшивый иностранец приотстал и ловко свернул в открывшийся сбоку проход.
Серая неприметная дверь, которой он заканчивался, оказалась заперта.
Выругавшись про себя, Владимир вытащил из кармана отмычку и прислушался. Экскурсия не было слышно, но со стороны только что осмотренного зала приближались мягкие, шлепающие шаги.
Наверняка, одна из смотрительниц.
Остаться незамеченным не получится. Что тогда? Притвориться глупым иностранцем, не нашедшим туалет. Может, ему и поверят, но тогда будет сорвана почти два месяца готовившаяся операция!
Он остервенело зашевелил отмычкой в замке, стараясь не особенно шуметь.
Шаги приближались.
Владимир чувствовал, как потеют руки, как крупные капли собираются на лбу, превращая лицо в подобие восковой маски, к которой поднесли свечу.
Шаги уже рядом, за поворотом.
В замке что-то щелкнуло, дверь отворилась.
Он стремительно бросился в открывшуюся темную щель. Прикрыл дверь и замер, вслушиваясь. Сердце грохотало, словно отбойный молоток.
Переждав несколько мгновений, приоткрыл дверь.
Никого.
Теперь у него есть сорок минут на то, чтобы установить бомбу и покинуть здание вместе с туристической группой. Вытерев пот со лба, Владимир запер дверь, развернулся и заспешил вперед. Здесь было темно, но он прекрасно ориентировался в сплетении служебных коридоров.
Миновал развилку, от которой отходили два боковых прохода, пустых и темных, и безошибочно отыскал дверь, ведущую на лестничную площадку. Здесь горела тусклая оранжевая лампа дежурного освещения.
Служебные помещения под памятником оказались пустынны, и Владимир быстро достиг нужного места. Именно тут необходимо произвести взрыв, чтобы огромный монумент развалился. Игорь Пороховщиков когда-то учился архитектуре, и именно он высчитал слабое место сооружения.
Не доверять соратнику оснований не было.
Спустившись по лестнице, Владимир попал в подвал, сырой и пахнущий крысами. Подошвы при соприкосновении с полом издавали отвратительно чавканье, а в темных углах что-то подозрительно шуршало. Слышалось цоканье коготков по полу, иногда злобно блестели маленькие глаза.
Работники музея если и заглядывали сюда, то очень редко.
Коридор, еще один, низкий и узкий, точно крысиный лаз.
От этой мысли стало нехорошо. Живо представился огромный усатый зверь, волочащий за собой голый хвост толщиной в канат, клыки в ладонь в слюнявой вонючей пасти…
Владимир остановился, вытер пот со лба. «Это все нервы» – сказал он себе. – «Надо успокоиться, иначе провал неминуем».
Несколько раз глубоко вдохнул, насыщая мозг кислородом. Затхлый воздух подземелья был отвратителен на вкус.
Двинулся дальше. И почти сразу уперся в стену. Мощную даже на вид, такую, какие были в древних крепостях, которые сопротивлялись врагам и землетрясениям тысячи лет, пока не уступили времени.
Он знал, что эта стена уходит вниз и вверх, являясь одной из несущих для памятника. Дай она слабину хотя бы на миг, пойди трещинами – монументу не устоять, как дереву без корней.
Контейнер на животе опустел, освобожденная от груза спина сладостно застонала.
Установив детонатор, Владимир выпрямился и посмотрел на часы.
Он пробыл в подземелье на десять минут больше, чем рассчитывал. Теперь придется спешить.
К нужной двери вылетел мокрый, словно только что купался.
Остановился, чувствуя, что дышит так громко, что слышно на два этажа вверх и вниз. Кое-как привел себя в порядок, проверил, на месте ли усы, не съехал ли на бок опустевший контейнер фальшивого пуза.
Дверь оказалась заперта, но вновь пригодилась отмычка.
Щелкнул, сдаваясь, замок, и Владимир проскользнул в приоткрывшуюся дверь. Оказался, как и ожидал, за тяжелой портьерой бардового бархата, скрывающей боковой выход от посетителей. Пахло здесь пылью и ужасно хотелось чихать.
Между полотнищами ткани обнаружилась щель.
Выглянув в нее, Владимир увидел старушку-смотрительницу, на стульчике в углу зала похожую на седую ворону. Судя по тому, что смотрела она в другую сторону, появление незапланированного посетителя не было услышано.
Зал оказался посвящен началу двадцать первого века – времени до технологического ступора и страшных эпидемий, сокративших население земного шара почти на треть.
Целый стенд занимали разнообразные документы, игравшие в то время значительную роль – паспорта, удостоверения, различные справки, дипломы и свидетельства.
Ушей достигло шарканье множества подошв. Бабушка в углу встрепенулась.
В зал проскользнул экскурсовод, за ним повалила толпа туристов. Вскоре поле зрения Владимира заняли спины, обтянутые куртками, пиджаками и кофтами различных цветов.
Тихо, словно бабочка, он выскользнул из убежища и присоединился к экскурсии. Никто не обратил на него внимания.
Спустя полчаса он вышел из здания вместе с остальными. Ленивой, вальяжной походкой проделал путь до туристического автобуса, но вместо того, чтобы лезть в него, скрылся за громадной, ярко окрашенной тушей.
Еще через пятнадцать минут его поглотила громадная пасть метро.
* * *
Старинные часы, подарок приятеля – любителя и знатока антиквариата, громко тикали, и впервые за многие годы этот звук раздражал. Виктор с ненавистью смотрел на огромный деревянный ящик, украшенный искусной резьбой. Сейчас короткая стрелка точнехонько стояла на восьми, а длинная – гордо указывала в зенит. Словно ракета, готовая стартовать…
За окном потихоньку темнело, желтое усталое солнце падало куда-то за дома. На столе, в тарелке, подсохли бутерброды, принесенные из буфета еще в обед. Есть не хотелось. Спать тоже. Виктор достиг той степени усталости, когда остается только работать, не щадя себя, надеясь на то, что желание отдохнуть придет снова, подобно манне небесной.
Он резко выдохнул, потер лицо ладонями.
За спиной хлопнула дверь, знакомый голос спросил:
– Товарищ майор, задержанный Лютенцов доставлен.
– Ведите, – тихо сказал Виктор.
Он подождал, когда проскрипят половицы под двумя парами ног, когда конвойный выйдет, прикрыв за собой дверь, и только затем повернулся.
– Ну здравствуй, Лютенцов!
В голосе майора не было ни тени усталости. В нем звучали злость и уверенность в себе.
– Добрый вечер, – равнодушно ответил доставленный скрипучим старческим голосом.
Да он и был стар. Белоснежные волосы, окладистая борода, словно отлитая из серебра, ярко-голубые, как весеннее небо и зоркие, точно у сокола, глаза. Совсем не старческие.
