Виделся лишь один выход — очистить сознание от грустных мыслей радикальным способом, представив себе соответствующую программу. Сказано — сделано. И вот в голове уже пусто, весь негатив надежно смыт. Только играет какая–то песня, да генератор бредовых ассоциаций и избегаемых идей работает на полную мощность. А пустоты, как известно, природа не терпит, поэтому голову Степы без особых усилий заполняют мысли на тему «Решая проблемы таким образом, я деградирую». Мысли прогрессируют, порождают еще одну программу для очистки мозга, потом еще.
«Сила мысли у меня не на высоте», — решает Степа и лезет в Сеть играть в Костину игру. Это его голова выдерживает.
Костя зашел (между прочим, с компьютера) проверить статистику своей игры и непонятным ему самому способом словил отголосок Степиного настроения. Стало стыдно: он уже неделю находил предлоги, чтобы или видеться только с Женей, или вовремя переводить разговор на казусы школьной жизни. Он был настолько благодарен Степе за его открытие, что словами можно не описывать, но общаться с ним не очень–то мог. Какой–то Степа был… Не то что странный, депрессивный, ершистый или неуравновешенный или смесь всего этого. Просто Костя не знал, как его воспринимать. Как старшего друга не получалось при всем желании, как автора — не хотелось. И не хотелось все ему доверять. С Женей почему–то было проще. Может быть, потому, что он все же был создан искусственно и был больше приспособлен к миру и к такому же искусственному Косте. Или потому, что он производил впечатление более–менее взрослого и серьезного человека, ему хотелось доверять.
С собственной искусственностью Костя смирился быстро, даже иногда считал себя сверхчеловеком, правда, больше в насмешку над самим собой. Куда сложнее было определиться с возрастной группой. Собственные одноклассники были ему однозначно скучны и смешны, с местными старшеклассниками общаться не выдавалось случая, знакомство с любимыми Степой олимпиадниками его еще ждало впереди, Степа и Женя воспринимались как не то друзья, не то старшие братья, не то наставники, но сознание Кости почему–то спешило их отчуждать от себя, считать далекими, полуреальными. Костя чувствовал себя комфортно только во время незаметно установившихся «посиделок» после физики, да и то все время боялся сказать лишнего.
— Я сошла с ума. Какая досада! — резюмировала физичка фразой из советского мультика.
— Почему же? — немедленно полюбопытствовала ее взрослая дочь, с которой она, оказывается, сидела за одним столом как раз перед очередным странствием вне времени и логики. И теперь надо было разрешить дилемму: отвечать или отмотать время назад. И если отвечать, то что отвечать. В принципе, детям надо доверять, но не слишком–то, а то подумают, что родители выжили из ума, поэтому:
— Просто физика в мозги просочилась и не дает покоя, потому что знаний не хватает, чтобы все вокруг переобъяснять. Как–то так.
— Всегда говорила — бросай свою физику хоть на недельку, съездим куда–нибудь. Другие же так делают.
Галина Александровна только рукой махнула. Слишком уж въелся в мозг многолетний распорядок: ранние подъемы, постоянная мозговая активность (как за нее хваталась в молодости!). Никаким отдыхом не вытравить. «Разве поймут они, нынешние!» — невольно думалось по–стариковски. Поймут, конечно. Это — почти все поймут, а для остального есть Костя. На вопросы он, правда, не ответит, но на то и нужен аналитический ум, чтобы всегда оставались вопросы.
Вернемся к началу: от чего «сходила с ума» все на своем веку повидавшая учительница и как так вышло, что нельзя было довериться никому из многочисленного семейства?
Все было просто — Галина Александровна не подозревала о существовании Степиного «Кодекса сверхлюдей» и каждый раз, когда очень уж хотелось, погружалась в бесконечные эксперименты с собственным мозгом.
«Вот ведь, — сама себе удивлялась она, — сказали мне: можно все, и стало можно. Как нигилисты девятнадцатого века. Или как будто высшая сила меня вдохновила: встань, мол, и иди. И ассоциаций–то нормальных не найдется!»
Галина Александровна, как истинный ученый, не постеснялась попробовать создать свой мир. Никаких препятствий не возникало: существа, места и структуры мироздания легко создавались с любого уровня и так же легко переносились из любого возможного мира (включая литературу и кинематограф). Вот только опирались они при этом на память создающего, поэтому получались кривенькие, ограниченные и неоригинальные (или это самокритика пришла?).
«Границы — сила мысли, — думала физичка. — Резонно. Больше, чем можешь вообразить, не получишь. Надо — учись». И дальше, неожиданно:
«Надо бы популяризовать эти способности, раз уж все равно на поверхности лежат. Тогда возникнет общество, иерархия которого базируется исключительно на способностях».
Одернуть себя: не бывает утопий. Умы бывают разные: кто–то блестяще решает задачи, но не может удержать в воображении ровный круг, у кого–то прекрасное пространственное мышление, но никакой творческой жилки, а у кого–то таланты во всех сферах, а практическая хватка на нуле, и приходится всю жизнь в симбиозе. Дальше, по логике, идет вывод о том, что человек — животное социальное и без общества не может, а изначальная тема ускользает.
И так почти каждый день. Полетать по мирам, попробовать себя в разных ролях, повертеть законами физики, а потом, вечерком, остановить время и думать, пока не уснешь, о том, как новая информация соотносится со старыми догмами. Где–нибудь во сне отпустить время, выспаться и начать новый день.
В школе, видать, уже шепчутся: «Физичка какая–то добрая. Случилось что–то?». Да, неправильно это — позволять людям оставаться без знаний, но сил нет вбивать что–то в их головы. Со своими бы мозгами разобраться.
Иногда «накатывает» светлая мысль расспросить «первооткрывателей», вместе подумать, что и как. Да и просто поговорить.
— Привет, писатель великий! — Костя материализовался прямо у Степы за спиной. — Думаешь, я тебя простил, а я тебе той же монетой плачу.
— Поподробнее… — попросил Степа.
— В общем, Степ, прости меня, но я случайно занялся распространением наших знаний.
— Учительнице–то? — спросил Степа.
— Откуда… — Костя аж задохнулся.
— А–а–а, — протянул Степа, — так ты книгу не читал?
— Ну, — понурился Костя. — Руки не доходили. А что?
