Георгий Шах - Берегись, Наварра!

Конечно, я попытался освободиться, дернувшись всем телом, но он вцепился в меня мертвой хваткой, да и человек это был недюжинной силы. Самое скверное состояло в том, что я не мог пустить в ход руки, поскольку к ним уже были пристегнуты прозрачные механические крылья. А что, если взлететь с этим живым грузом, на высоте он сам поневоле отвалится? Рассудок тотчас дал знать, что мысль безумна: мощность аэропакета слишком ничтожна, чтобы поднять двоих, она рассчитана максимум на сто килограммов, а во мне одном восемьдесят.

К счастью, инстинкт следует впереди рассудка. Я распахнул руки-крылья еще до того, как поддался панике, и это меня спасло.

— Вы поднялись вдвоем? — удивился Лефер.

— Нет, конечно, но я упустил из виду психологический эффект. Вы не представляете, друзья, какой невообразимый ужас появился на лице моего швейцарца, когда он увидел над собой распахнутые серебристые, словно у архангела, крылья. Он весь обмяк, хватка его ослабла, руки бессильно опустились и повисли, как плети, а голова склонилась к луке седла. То ли обморок, то ли благоговейная молитва, подумал я, взмывая в небо.

Со смешанным чувством облегчения и торжества смотрел я, как мои преследователи рухнули на колени, воздымая руки и громкими кликами благодаря господа за явленное им знамение. Впрочем, это было уже мимолетное впечатление, потому что аппарат быстро набрал заданную высоту. Лувр уменьшился до размеров игрушечного домика, а фигурки людей — до едва различимых букашек. Потом на темном фоне небосклона мелькнула раздвоенная, словно катамаран, берущий старт к звездам, громада Нотр-Дама. Сориентировавшись по собору, я скорректировал курс и через несколько минут с идеальной точностью приземлился в кустах терновника у монастырской стены, где меня ждал хронолет.

Ольсен с облегчением вздохнул, как человек, отчитавшийся за командировку.

— А теперь, друзья, — сказал он, — я удовлетворю ваше любопытство и потешу слух.

Ольсен раскрыл лежавший на столе таинственный ящик и извлек из него старинный инструмент.

— Лютня, подаренная его величеством Генрихом IV, королем Франции, путешественнику во Времени Ивару Ольсену, профессору истории Вселенского Университета. — Он ударил по струнам и запел. Все подхватили:

— Эффектная концовка, — сказал Гринвуд. — Вы большой мастер рассказывать. Притом какое совпадение! Можно подумать, Беранже догадывался, что люди из будущего своевременно предупредят веселого Анри, чтобы он дал Равальяку в ухо. Все-таки имеем мы право узнать, когда и каким образом старуха подстерегла его величество?

— Не понимаю вашего сарказма, — сказал Ольсен, бледнея.

— Не обижайтесь, Ивар, — мягко вставил Кирога, — но в самом деле неясно, чем все это кончилось.

— Вы же слышали мой ответ Генриху. Я действительно не знаю, потому что только что прибыл из XVII века и не успел заглянуть в энциклопедию.

— Вы это всерьез? — спросил Лефер.

Малинин дернул его за рукав.

— Конечно, всерьез, — ответил он за Ольсена. — Ивар прав, это мы должны сообщить ему, чем все дело кончилось. Можете не тратить время на энциклопедию, Ивар, Король Генрих IV был убит Равальяком 14 мая 1610 года.

Ольсен кивнул и стал вдруг усиленно растирать пальцами лоб. Малинин, встревоженный, подошел к нему.

— Что с вами?

— Пустяки, заболела голова.

— Ну-ка, дайте свою руку. — Он достал миниатюрный карманный анализатор и приложил его к ладони Ольсена. — Видите, пульс вялый, давление намного ниже вашей нормы. Вам надо прилечь.

— Пожалуй, — согласился Ольсен.

— Ступайте, голубчик. После таких подвигов и самому Геркулесу понадобился бы отдых.

— Скорее меня утомил рассказ. Когда все переживаешь заново… — Он не договорил и, сделав прощальный жест, вышел из холла.

— Что-нибудь серьезное, доктор? — спросил Лефер.

— Не думаю. Обычное нервное истощение. Было бы мудрено, если б обошлось без этого. Помните, Кирога, как вы себя чувствовали, вернувшись из такого же путешествия?

— Еще бы. Теперь, когда этот задира ушел, признаюсь, что ему досталось куда больше. — Кирога улыбнулся. — Лично я предпочитаю иметь дело с игуанодонами.

Гринвуд щелкнул пальцами, требуя внимания.

— Завтра утром от нас ждут отчета, — сказал он официально. — Будем прерываться или обменяемся впечатлениями по свежим следам?

— Я бы не прочь пообедать, — заявил Лефер.

— Потерпите, ничего с вами не случится, — грубовато возразил Гринвуд.

— Велите хоть принести бутерброды и пива.

Они молча ждали, пока расторопные роботы подкатили к каждому поднос на колесиках, уставленный едой.

— Если говорить о технике… — начал Гринвуд.

— А тут и говорить нечего, — перебил его Лефер. — Все сработало безупречно, как и на Земле.

— Можно подумать, что Ольсен побывал на другой планете.

— Тьфу, к этому нелегко привыкнуть. Конечно, надо было сказать «как и здесь, в настоящем».

— Ну, это само собой разумеется, — заметил Малинин.

— Что разумеется? — спросил Лефер.

— Что техника должна работать, и притом безупречно. В конце концов, мы живем в XXV столетии.

— Так чего же вы еще хотите?

— Нам следует подумать, достаточно ли у хрононавта средств защиты. По рассказу Ольсена можно судить, что из некоторых опасных ситуаций он выбрался чудом.

— Он не мог не выбраться.

— Верно. Но если чудо субъективного происхождения, то это вовсе еще не свидетельствует, что оно лишено некоего объективного значения. Возьмите аэропакет. Можно привести его в стартовое состояние за сорок секунд?

— Это исключено, — ответил Лефер. — Сам Ольсен, кстати, несмотря на отличную реакцию, никогда не мог на тренировках скинуть хоть пару секунд с полутора минут.

— Вот видите, а понадобилось взлететь вдвое быстрее.

— Ну, знаете, не могу же я доводить конструкцию до такого совершенства, чтобы она соперничала со скрытыми ресурсами организма. Это говоря словами Ольсена.

— Зря спорите, Лефер, — вмешался Гринвуд. — Малинин прав. Никто не требует, чтобы вы довели взлет точно до сорока секунд, но подумайте, нельзя ли его ускорить.

— Ладно, — проворчал Лефер и, не удержавшись, добавил: — Самообман.

Гринвуд пропустил эту реплику мимо ушей, но тут рассердился Кирога: