Но многие ли покончили с собой, не чувствуя сил сопротивляться искушению? Джурсен таких не знал. Он знал другое: человек изначальна слаб, подвержен страстям и исполнен к себе жалости, рождающей сомнение. Лишь вера и страх способны укрепить его. Больше страх, чем вера. И еще убежденность в невозможности свершить задуманное. И если это верно, а это верно…
Святой Данда все знал о людях, он сжег корабли, когда кончились слова убеждения, и люди остались, не ушли. Он сжег корабли, но не убил, а лишь пригасил искушение уйти из дома.
Святые делают не все, они указывают путь, по которому идти другим.
Джурсен, как всегда во время раздумий, метался из угла в угол по своей тесной каморке и теребил двумя пальцами мочку уха.
Разгадка где-то совсем рядом. Сжечь корабли, чтобы не было искушения уйти из дома. Устранить средство достижения отступнической цели…
В светильнике на столе кончилось масло, он несколько раз вспыхнул ярко и погас. Некоторое время Джурсен не замечал обступившей его темноты, пока, ткнувшись со всего маху в стену, не зашипел от боли, потирая ушибленный лоб.
Стена. Перекрывающая единственный в горах проход стена — вот что удержит, вот что спасет от искушения нестойких.
Долгим было молчание адепта-наставника, когда Джурсен поделился с ним своими мыслями, и лишь спустя несколько дней, посоветовавшись с адептами-хранителями Цитадели Данда, он одобрил выбор темы.
Джурсен написал быстро, за несколько лихорадочно напряженных бессонных дней и ночей выплеснул на бумагу открывшуюся ему великую тайну, заключенную в словах святого Данда, но, перечитав написанное лишь единожды, боялся взять трактат в руки еще раз, так велики были его страх, стыд и отчаяние.
Сжечь свои корабли, выстроить стену для себя он так и не смог.
Отступник, — а Джурсен только что доказал это, — заверещал по-заячьи, забился в руках стражников, поджал ноги. Так его и вынесли из дома. Джурсен с адептом-наставником вышли следом. Перед домом уже собралась толпа. Не будь стражников, отступника растерзали бы тут же. Появление же Джурсена и наставника было встречено оглушительным ревом, здравицами и ликующими воплями.
Коротко обернувшись, Джурсен увидел в конце улицы удаляющихся стражников и отступника между ними. Ноги он уже не поджимал, они бессильно волочились по земле. Потерял сознание или умер от страха, такое тоже случается.
Уличив преступника, Джурсен больше не испытывал к нему никаких чувств, разве что легкое презрение победителя к противнику, не сумевшему оказать достойное сопротивление. Слишком быстро тот сдался. Это был уже второй за сегодняшний день. Остался еще один.
Третий жил недалеко от центральной площади, в одном из похожих друг на друга как две кайли воды переулке. Район этот Джурсен отлично знал. Еще мальчишкой он бегал сюда со стопкой бумаги и мешочком угля на уроки к художнику. С тех пор прошло много лет, но он не заметил в громоздящихся друг на друга домах никаких изменений, разве что появились на каждом углу голубые ящики с нарисованным на них глазом и прорезью в зрачке, куда любой законопослушный горожанин мог опустить сообщение об отступниках, да пестрели стены вывешенными по случаю большого праздника символами Очищения — скрещенными метлой и дубинкой, — и призывами: «Очистим дом свой от отступников!», «Очищение — праздник сердца!» и «Бдительность каждого — залог успеха общего дела».
Переулок был полон празднично разодетых горожан. Хозяева гостевых домов, лавок и харчевен стояли у распахнутых настежь дверей своих заведений, громко переговаривались через дорогу. При приближении Джурсена, наставника и стражи они громко поздравляли их с праздником и наперебой приглашали войти. Толпящиеся на углах крепкие ребята с повязками на рукавах предлагали свою помощь. Повсюду царили воодушевление и всеобщий подъем.
По закону Джурсен, исполняющий функции дознателя, ничего не должен был знать о подозреваемом, кроме адреса. И сейчас он шел и гадал, кем окажется этот третий — ремесленником, портным, шьющим паруса, или ювелиром. Впрочем, какая разница? Теперь он просто подозреваемый и подлежит дознанию.
Тяжелые башмаки стражников весело грохали по булыжной мостовой, им вторил короткий сухой стук черного посоха наставника. В развевающихся белых одеждах с вытканной золотом на груди и спине птице с распростертыми крыльями, он молча шел рядом с Джурсеном, сильно припадая на левую ногу. Лицо его было бесстрастным. Искоса поглядывая на него, Джурсен так и не мог понять, как адепт-наставник оценивает его действия. Наверное, хорошо, потому что первых двух подозреваемых Джурсен уличил в считанные минуты. Конечно, хорошо! Иначе и быть не может. Он, Джурсен, старался.
Одет Джурсен был точно так же, как наставник, только не было ему еще нужды в посохе, хотя он уже заказал его у лучших мастеров, и Джурсен уже пробовал ходить по своей келье, припадая на левую ногу; и не было птицы на груди. Этот символ Джурсен сможет носить только с завтрашнего дня, после посвящения. При условии, что он верно уличит и этого, третьего. Или оправдает, что случается редко, но все-таки случается. Вершиной мастерства дознателя считается, если подозреваемый сам сознается в отступничестве, но это случается еще реже, чем оправдание. Даже перед лицом самых неопровержимых фактов каждый пытается отрицать свою вину до конца. В силах своих Джурсен был уверен, и словно бы в подтверждение вполголоса заговорили стражники за спиной:
— Наш-то, наш, а? Как он их!
— Даром что на вид совсем юнец, а смотри ж ты… Так к стенке припер, что и не пикнули. Неистовый!
— Далеко пойдет, помяни мое слово. Большим человеком станет, храни его святой Данда!
— Здесь, — сказал Джурсен. Он остановился перед дверью и несколько раз сильно стукнул.
— Заперлись, — удивился один из стражников. — Боятся. Честному человеку чего бояться?
— У честных двери нараспашку, честные у порогов стоят, в дом приглашают, — вторил ему другой. — А эти заперлись. Сразу видно…
Отворила молодая красивая женщина. Тень страха мелькнула в ее глазах, когда она поняла, что за гости посетили дом. А может быть, Джурсену это всего лишь показалось.
Женщина радушно улыбнулась.
— С Днем Очищения, — нараспев произнесла она. — Входите же!
— Пусть очищение посетит этот дом, — произнес Джурсен формулу приветствия дознателя. Чем-то эта молодая женщина напомнила ему Ларгис. Глазами? Мягким голосом? Улыбкой?
— Кто там? Кто пришел, Алита? — послышалось из глубины коридора, и появился высокий черноволосый мужчина в заляпанной красками блузе.
