— Да, о вас. Мне надо поговорить с вами, — сказал Синьг, обращаясь к Диегоню.
И они ушли.
Это было вторым намеком, возбудившим уже тревогу.
И вот сейчас, спустя несколько часов после прилета корабля Гесьяня, слова Диегоня в третий раз намекнули на что-то, по-видимому, неприятное.
Что же могло случиться?
Они с нетерпением ждали прихода Синьга.
Врач звездолета появился наверху явно расстроенный.
Он сел рядом с Широковым и долго молчал.
— Вот, Петя, — сказал он наконец. — Меня считают хорошим врачом, а это совсем не так.
— Что-нибудь с ранеными?
— Нет, не то. Дело не в раненых, а в вас.
— Мы ни разу не болели.
Широков уже начал догадываться, в чем дело, но хотел вызвать Синьга на полную откровенность.
«Хорошо, там увидим», — звучали в его ушах слова Гесьяня.
Не об этом ли говорил он с Каллисто? Очевидно, об этом.
— Говорите прямо: в чем дело? — спросил Синяев.
— Я был на Земле, — словно самому себе сказал Синьг. — Я знаю ее климат, знаю организм людей. И все же я не подумал о разнице средних температур Земли и Каллисто.
— И что же? — спросил Широков, поняв все.
— Гесьянь считает, что вам нельзя лететь на Каллисто. Пока нельзя, — поправился Синьг. — Надо привыкнуть к лучам Рельоса.
— Здесь?
— Нет, здесь ничего не выйдет. Сетито слишком далеко от Рельоса. Гесьянь советовался с врачами и астрономами Каллисто. И они решили отправить вас на Кетьо, для акклиматизации. Кетьо ближе к Рельосу, чем Сетито, но дальше, чем Каллисто. Это будет промежуточной остановкой.
— И долго нас собираются там держать?
— Дней пятьдесят.
Широков переглянулся с Синяевым. Пятьдесят дней! Это было не так уж страшно. Они ожидали худшего.
— Из-за этого не стоит расстраиваться, — сказал Широков.
— Как ты не понимаешь? — по-русски сказал Синяев. — Не это их расстраивает. Дело не в том, что мы попадем на Каллисто с опозданием.
— А в чем же?
— В них самих.
Широков посмотрел на грустное лицо Синьга и понял.
— Летите на Каллисто, — сказал он, — без нас. Мы отправимся на Кетьо с Гесьянем.
— Диегонь не хочет этого. Да и другие не хотят. Мы говорили об этом. Мы сами доставим вас на Кетьо и останемся там вместе с вами. Вы наши друзья, а друзей не бросают.
Широков и Синяев хорошо знали, что экипаж звездолета любит их, но такого самоотверженного проявления этой любви они не ожидали. Ведь эти люди двадцать два года не видели своей родины. Каллисто была так близка!
— Не делайте этого, — сказал Синяев.
— Это решено, — ответил Синьг. — Но, конечно, нам грустно.
Широков обнял каллистянина и поцеловал его в серые губы.
— Спасибо! — сказал он взволнованно. — Мы не забудем жертвы, которую вы нам приносите.
Гесьянь пригласил Широкова и Синяева посетить его звездолет и познакомиться с четвертым членом экипажа. Сегодня вечером корабль должен был покинуть Сетито, чтобы как можно скорее перевезти раненых на Каллисто. До старта оставалось немного времени.
Нечего и говорить, что оба друга с удовольствием воспользовались этим приглашением.
Звездолет Диегоня был им понятен. Его конструкция и двигатели, хотя и недоступные пока земной технике, не представляли собой ничего загадочного. Наука Земли стояла на самом пороге открытий, которые были сделаны каллистянами к моменту старта их корабля к солнечной системе, то есть двадцать два года тому назад. Но корабль Гесьяня был детищем иной техники. Ведь даже Мьеньонь, несомненно выдающийся инженер Каллисто, не понимал принципов его устройства. Техника, основанная на силах гравитации, — это было нечто совсем новое, загадочное и потому особенно интересное. Когда Широков и Синяев покидали Землю, наука их родины еще не знала достоверно, что представляет собой физическая сущность тяготения, она только подходила к решению этой загадки природы.
Космический корабль «внутренних рейсов» не имел ничего общего с кораблем Диегоня, и не только по внешнему виду, но и по внутреннему устройству.
Вход в него помещался на одном из концов «бруса». Это была обычная сдвижная дверь, правда абсолютно герметичная, а за ней сразу начинался коридор, идущий вдоль всего корабля. Не было ничего похожего на выходную камеру. На Сетито и Кетьо состав атмосферы был такой же, как на Каллисто, и в камере не было надобности.
Коридор шел слева, у самой стенки. Направо помещались каюты. Их было всего четыре, каждая длиной около пяти метров и двух с половиной в ширину и высоту.
После межзвездного корабля с его многочисленными просторными помещениями звездолет Гесьяня показался Широкову и Синяеву совсем маленьким.
Им сразу бросилось в глаза, что на корабле как будто не было помещений для двигателей, а также пульта управления.
— Они есть, — пояснил Гесьянь. — Аппараты, создающие движущую силу (он не сказал «двигатели»), помещены под полом и изолированы от других помещений. Это необходимо для избежания опасности аннигиляции. А аппараты, предназначенные для изменения направления полета, или, если хотите, пульт управления, помещаются в передней части корабля. Мы туда сейчас пройдем. Но вообще, строго говоря, на звездолете нет ни передней, ни задней части.
— Как это понять? — спросил Синяев.
— Очень просто. Корабль летит всегда вверх. Пол всегда остается полом. При движении в горизонтальной плоскости, а это происходит только близко от поверхности планет, он может лететь в любом положении. Специально передней части не существует.
— А в моменты невесомости?
— Их не бывает. Наши корабли внутренних рейсов половину пути летят с ускорением, а вторую половину — с замедлением. Сила тяжести всегда нормальна и направлена вниз, к полу.
Они прошли до конца коридора, и Гесьянь с помощью кнопки открыл дверь.
— Вот здесь, — сказал он, — находится водитель корабля, когда надо производить маневр взлета или посадки.
Если бы Широков и Синяев не видели раньше командного пункта корабля Диегоня при «открытых» экранах, они могли бы подумать, что вышли наружу. Но они привыкли к кажущемуся отсутствию экранов и поняли, что стены, пол и потолок здесь есть, но только совершенно невидимы. Вокруг расстилался пейзаж Сетито, а под ногами, в полуметре расстояния, они видели зеленую траву равнины. Ступив на пол, они оказались «висящими» в воздухе.
У маленького круглого «пульта», покрытого множеством крохотных кнопок, стояла небольшого роста молодая женщина, лет двенадцати по каллистянскому счету времени.
