Конечно, если Джэксон отпадет или хотя бы окажется под вопросом, можно предпринять новую попытку через неделю, когда то же самое будет происходить в Апсоне. Или через две недели, в Тримбулле. Или никогда…
Нет все должно решиться в эту неделю. Точнее – завтра.
Он «сфотографировал» большую печь в углу и взглянул наверх. Там был балкон. Даже не балкон, а галерея с перилами по пояс, сработанными из широких, выкрашенных белой краской планок с прорезями в виде ромбов и завитушек. Что ж, за такими перилами вполне можно укрыться и наблюдать в прорезь. А в нужный момент встать и…
– Какая у вас камера?
Джонни обернулся в полной уверенности, что это полицейский. Сейчас он попросит показать ему фотоаппарат… незаряженный… потом захочет посмотреть его удостоверение личности… а потом с ним будут говорить в другом месте.
Но это был не полицейский. Это был молодой человек, который только что проходил тест на водительские права. Лет двадцати двух, длинноволосый, с приятным открытым взглядом, в замшевом пиджаке и вытертых джинсах.
– «Никон», – сказал Джонни.
– Отличная штука. Фотокамеры – моя страсть. Давно работаете для «Янки»?
– Я… э-э… свободный художник, – сказал Джонни. – Иногда делаю кое-что для них, иногда для «Кантри джорнал», иногда для «Даун-ист».
– А выше рангом? «Пипл» или «Лайф»?
– Нет. Пока, во всяком случае.
– Какую вы поставили диафрагму?
Диафрагма! Это что еще за штуковина такая?
Джонни пожал плечами.
– Я, знаете, все больше на слух…
– На глаз, что ли? – улыбнулся молодой человек.
– Ну да, на глаз. – Сгинь, бога ради, сгинь!
– Я тоже мечтаю быть свободным художником, – сказал молодой человек и ухмыльнулся. – Моя голубая мечта – снять что-нибудь этакое, вроде водружения флага на Иво Джима[47].
– Я слышал, там все было срепетировано, – заметил Джонни.
– Возможно, возможно. Но это классика. Или, скажем, первый снимок посадки НЛО, а? Здорово было бы. Кстати, у меня тут с собой портфель фотографий. Вам кто заказывает работу в «Янки»?
Джонни взмок.
– Вообще-то они только сейчас ко мне обратились, – сказал он. – Просто я…
– Мистер Клоусон, подойдите, – послышался раздраженный голос полицейского. – Просмотрим вместе ваши ответы.
– О, начальник зовет, – сказал Клоусон. – Я сейчас. – Он поспешил к столу экзаменатора, и Джонни перевел дух. Надо было убираться, и немедленно.
Он еще два-три раза «щелкнул», чтобы его уход не выглядел совсем уж бегством, но едва ли видел что-либо в объектив. Затем он ушел.
Клоусону, молодому человеку в замшевом пиджаке, было не до Джонни. Судя по всему, он не справился с письменным заданием и сейчас яростно доказывал что-то полицейскому, но тот лишь качал головой.
Джонни ненадолго задержался в вестибюле. Налево был гардероб. Направо – закрытая дверь. Он повернул ручку – дверь была не заперта. Узкая лестница уходила наверх в темноту. Там, должно быть, служебные помещения. И галерея.
Он снял номер в ночь на субботу в маленькой уютной гостинице «Джэксон Хаус» на главной улице. Гостиницу основательно переоборудовали, и это стоило, надо думать, немалых денег, но владельцы, по-видимому, считали, что она себя окупит благодаря новому лыжному курорту. Увы, курорт прогорел, и теперь маленькая уютная гостиница едва сводила концы с концами. В четыре часа утра Джонни вышел из номера с «дипломатом» в левой руке; ночной портье клевал носом над чашкой кофе.
Джонни почти не спал, только после полуночи задремал ненадолго. Ему приснился сон. 1970 год. Ярмарка. Они с Сарой стоят перед рулеткой, и вновь то ощущение сумасшедшего, безграничного могущества. И запах плавящейся резины.
«А ну-ка, – раздался у него за спиной тихий голос. – Хотел бы я посмотреть, как вздрючат этого типа». Он обернулся и увидел Фрэнка Додда в черном прорезиненном плаще, с широченным – во всю шею, от уха до уха – разрезом вроде кровавого оскала, с жутковатым блеском в остекленевших глазах. Он испуганно отвернулся к рулетке – но теперь за крупье был Грег Стилсон в своей желтой каске, лихо сдвинутой на затылок, с многозначительной улыбочкой, адресованной Джонни. «Эй-эй-эй, – пропел Стилсон, и голос его звучал утробно, гулко, зловеще. – Ставьте куда хотите. Что скажешь, дружище? Играем по-крупному?»
Джонни был не прочь сыграть по-крупному. Стилсон запустил рулетку, и вдруг внешнее поле стало на глазах зеленым. Каждая цифра превратилась в двойное зеро. Куда ни поставь – выигрывал хозяин.
Он вздрогнул и проснулся. И до четырех сидел, тупо глядя в темноту сквозь заиндевелые стекла. Головная боль, терзавшая его с момента приезда в Джэксон, отпустила, он чувствовал слабость, но зато пришло спокойствие. Он сидел, сложив руки на коленях. Он не думал о Греге Стилсоне, он думал о прошлом. Вспоминал, как мать заклеивала ему пластырем ссадину на колене; как собака порвала сзади смешное летнее платье бабушки Нелли и как он хохотал, пока Вера не дала ему затрещину, оцарапав лоб обручальным кольцом с камешком; как отец учил его наживлять крючок, приговаривая: Червям не больно, Джонни… по крайней мере, мне так кажется. Он вспоминал, как отец подарил ему, семилетнему, перочинный нож на рождество и очень серьезно сказал: Я тебе доверяю, Джонни. Все эти воспоминания нахлынули разом.
…Он шагнул в пробирающий до костей утренний холод, и его ботинки заскрипели по дорожке, проложенной в глубоком снегу. Изо рта вырывался пар. Луна зашла, зато звезд на черном небе было пропасть сколько. Господни сокровища, называла их Вера. Перед тобой, Джонни, господни сокровища.
Он прошел несколько кварталов по главной улице и, остановившись перед крошечной почтой, выудил письма из кармана пальто. Письма отцу, Саре, Сэму Вейзаку, Баннерману. Зажав «дипломат» между ног, он открыл почтовый ящик, стоявший перед аккуратным кирпичным строеньицем, и после недолгого колебания бросил в щель письма. Он слышал, как они ударились о дно – без сомнения, первое почтовое отправление города Джэксона, – и с этим звуком возникло смутное чувство наступившей развязки. Письма отправлены, обратной дороги нет.
Он подхватил «дипломат» и двинулся дальше. Снег скрипел под ногами. Большой термометр над входом в банк Гранитного штата[48] показывал минус три, в воздухе были разлиты тишина и покой, какие бывают только в такие вот морозные утра в Нью-Гэмпшире. Ничто не шелохнется. Дорога пустынна. Ветровые стекла припаркованных автомашин незрячи из-за снежной катаракты. Темные окна, закрытые ставни. Все казалось Джонни каким-то зловещим и в то же время святым. Он отогнал эту мысль. Не на святое дело шел он.
