Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

Джоссерека поразила мысль, что их связь с Донией может быть для нее просто случайностью. Он не осмеливался спросить, так ли это. Вместо вопроса, он сказал, что на его родине две или больше женщины под одной крышей нипочем бы не ужились. Донию это озадачило. О чем можно скандалить? Что касается ее семьи, то у каждой женщины всегда был свой угол, свои вещи, работа, игры, развлечения, и они не вмешивались ни в чьи дела. Работы, требовавшие от них совместных усилий были организованы так, чтобы выполнять их как можно быстрее и легче. Этого требовал простой здравый смысл.

«Значит, здравого смысла у рогавикьянцев больше, чем у кого бы то ни было», — пошутил он, и тогда ему вспомнилась и ее внезапная ярость, и многое другое.

— Но многих не устраивает жизнь дома, — продолжала Крона. — Они образуют товарищества или вступают в них, чтобы ставить капканы или торговать. Они селятся на стоянках, где чувствуют пульс всей северной земли, скитаются за границей, пробуют себя в различных занятиях. Многие, по слухам, возвращаются богатыми. Некоторые становятся бродячими художниками, ремесленниками, изобретателями, учеными, они обучают книжной премудрости, собирают новые знания о природе. Другие ищут знания вне природы, такие становятся Проводниками.

Слушая ее, он испытывал интерес и удовольствие одновременно. Она выглядела очень привлекательно. Крона ехала рядом, одетая так же, как он, но рубашка у нее была наполовину расстегнута, а непокрытые волосы свободно развевались на ветру. Она вела себя просто и вместе с тем более сердечно, чем Дония, у которой раскованность перемежалась с приступами животной жизнерадостности и бессловесной страсти. И все-таки от Донии и остальных северян ее отличало нечто большее, чем жезл, привязанный к подпруге, или одежда завернутая в спальный мешок; большее даже, чем брошенная ею фраза о том, что она добровольно обрекла себя на пожизненное безбрачие.

— Я пытаюсь понять нечеловеческую природу, — сказала она. — Поэтому сама я должна избавиться от человеческого образа и превратиться в камень, звезду, реку или ледник.

День был безоблачный, солнечный, но прохладный из-за северного ветра. Местность снова стала безлесной. Деревья исчезли, зато появились пруды и речушки, разбросанные на большом расстоянии друг от друга. Трава превратилась в сухие бурые клочья. Гуще стали серо-зеленые заросли вереска, который цеплялся за стремена и хлестал по коленям лошадей. Кое-где попадались кусты бузины. Зайцы выскакивали из-под копыт, вспархивали вороны и куропатки, но крупных диких животных нигде не было видно.

«Эта земля бедна, почва здесь песчаная, вода не задерживается, дожди летом — редкость. Не задерживайтесь там, быстрее пробирайтесь к более плодородным землям», — советовали им фераньянцы. Интересно, что думает Крона об этом пустынном крае?

— Похоже, что люди вроде тебя находятся в постоянном движении, — заметил Джоссерек. — Вы везде желанные гости, ибо утешаете попавших в беду и помогаете воспитывать молодых.

— Мы живем ради того, чтобы узнать как можно больше, — ответила она. — А это требует единства разума и тела. Но это единство отличается от единства лошади и седока — тело и разум неотделимы друг от друга. Это единство сродни единству птицы и полета. Оно дается нелегко, чтобы достичь его, необходимы подвижничество и аскетизм. А подвижничество и аскетизм сами по себе способны создать барьер между разумом и телом. Птица должна парить и скользить, взлетать и падать. Связи с народом и даже семейные узы тоже могут оказаться обузой на этом нелегком пути. Наша цель состоит в том, чтобы добиться самоконтроля более полного, чем тот, которого люди добиваются в обыденной жизни. Если я умею контролировать себя, как я могу не поделиться этим умением с теми, кто в нем нуждается, кто оказал мне гостеприимство? Но контроль над собой — не самоцель. Это просто первый шаг на пути к постижению истины.

— Мне приходилось встречать аскетов, которые стремились к тому же, — заметил Джоссерек. — Некоторые считают, что достигнут цели, если будут угодны Богу, который является источником всего сущего. Считается, что Бог в одной из своих ипостасей — тоже человек. Другие надеются слиться со всем сущим. По-моему, их вера близка к твоей.

Сказав это, он тут же задумался, насколько слово «вера» подходит для того, что он имеет в виду. Может быть, следовало сказать «отношение к жизни» или «видение мира»? Дония говорила ему, что семьи соблюдают собственные ритуалы, но ей были известны только ритуалы ее семьи, да и те она не захотела обсуждать. Ясно, что у жителей Рогавики отсутствовали какие-либо религиозные убеждения, равно как и мифология. Религия чужестранцев казалась Донии забавной.

Крона посмотрела на него долгим взглядом голубых глаз.

— Нет, — объявила она. — Если я тебя правильно поняла. Я слышала об идеях, о которых ты сейчас упомянул, но они мне непонятны. Несомненно, реальность — это…

Забывшись, она употребляла непонятные ему слова. Потом, заметив, что он не понимает, попыталась объяснить доходчивее, но добилась не многого. Понятия, которыми она оперировала, были для него слишком непривычны. У него создалось впечатление, что с ее точки зрения, бытие стремилось к стиранию граней между предметом познания и познающим. Познание не являлось стремлением «я» к какому-то определенному пределу, а представляло собой рост познающего… или, если выразиться более метафорично, поглощение чего бы то ни было знанием. В то же время, самое «я» не являлось монадой. Оно было динамично связано с постоянно изменяющейся Вселенной, и в то же время ни в коей мере не было бессмертным. Крона не делала различия между знанием, открытием, интуицией, логикой и эмоциями. Они были равноценны и равнозначны с точки зрения понимания и совершенствования.

Он наконец признал со вздохом:

— Опираясь на свой жизненный опыт я, кажется, с трудом, но могу понять, на что ты намекаешь. Я научился смотреть на все не просто как на пустые слова, а как на осмысленное описание Космоса и на способ существования в нем. А может, и нет. Все больше и больше я задумываюсь над тем, смогу ли я — или какой-нибудь другой чужестранец — понять ваш народ.

— Что ж, — улыбнулась она, — вы тоже загадка для нас. Давайте попробуем получить от всего этого удовольствие.

Некоторое время они ехали молча, как старые друзья. Потом вернулась Дония. Она галопом скакала по гребню холма прямо к ним. Ее вьючная лошадь немного приотстала. Ветер доносил запах пота. Глаза Донии горели зеленым огнем на застывшем бледном лице.

«Что-то случилось», — подумал Джоссерек. По коже пробежал мороз. Крона оставалась безразличной.