Бидвелл протянул ладони к печке, затем принялся разглядывать ногти.
– Как и всегда, милые дамы, приношу извинения за собственное невежество, – наконец пробормотал он. – Впрочем, как вы уже не раз напоминали, наше время ограничено. Я чувствую, что в воздухе веет нетерпением. Заверяю вас: шансы снаружи крайне малы.
– Мы уже приняли решение, – сообщила Эллен.
– Ясно… И кто уходит?
Агазутта вскинула руку.
– Мои дети… выросли и разбрелись по свету – Франция, Япония, дальние края… но, может быть, они оставили для меня весточку дома. Может быть, еще есть возможность с ними поговорить. Я попробую…
Подняла руку и Мириам.
– Мне нужно попасть в клинику – если она еще существует. Пациенты, должно быть, с ума посходили от страха. А коллеги… Мы годами работали плечом к плечу.
С кресла поднялась Фарра, потянулась.
– Я человек одинокий, – заявила она, – но отправлюсь с Агазуттой и Мириам. Кто-то ведь должен за ними присматривать?
– Я остаюсь, – сказала Эллен. – Хоть нужна я тут или нет – снаружи уж точно я никому не нужна.
– Даже нам? – вскинула брови Агазутта. – Что, на истлейкских ведьмах поставлена точка?
– Мы славно провели время, – ответила Эллен. – Вы лучшие друзья из всех. Авантюристки высшей пробы.
– Ну, положим, это еще не конец…
– Пока я петь не начала, – криво усмехнулась Фарра.
Женщины обнялись, прослезились, взяли свои сумочки, и Бидвелл провел их к выходу.
– Книги не забыли? – спросил он. – Не потеряйте. Держите их все время под рукой.
Ведьмы подарили ему выразительный взгляд.
– Тоненькие книжечки, а какие важные… – насмешливо обронила Агазутта.
– Что означает номер «1298»? – поинтересовалась Фарра.
– Это ваши истории, дорогие дамы, – ответил Бидвелл. – Набросанные давным-давно на латыни вашим покорным слугой… скопированы с еще более древних текстов – свитков, сгоревших в Геркулануме. До тех пор, пока вы храните свои истории при себе, на вас распространяется определенная защита. Не советую забегать вперед или вообще заглядывать в конец – еще не время.
– У нас есть хоть какие-то шансы? – спросила Фарра.
Бидвелл шмыгнул носом, но от ответа воздержался.
Мириам открыла дверь наружу. Воздух над городом слегка расчистился.
– Ого, смотрите-ка, – вздохнула она. – В кои-то веки нет дождя.
– А что будет с вами? – Спускаясь по пандусу, Агазутта взяла Бидвелла под руку.
– Ну, это-то хорошо известно, – пожал плечами старик. – Я помечен. Кручусь в этой мешанине так давно, что не мог остаться вне поля зрения, так что… Боюсь, все наши судьбы зависят теперь от следующего шага – и к этому времени нам надо попасть в своего рода хранилище, вместе с городом – всеми со всеми городами, всеми историями, всеми временами. Мир снаружи не является единственной записью, его нельзя считать окончательной редакцией.
Агазутта покачала головой, демонстрируя тоскливое разочарование.
– Признаться, я никогда не понимала вас – или почему мы всем этим занимались.
– О, я умею обольщать, – улыбнулся Бидвелл.
– Мы знаем. – Мириам поцеловала его в лоб.
Проволочные ворота открылись, и три истлейкские ведьмы двинулись в серую мглу, держа перед собой сумочки и книжки. Эллен, самая младшая, осталась рядом с дряхлым, заплаканным старцем.
– Давайте вернемся внутрь, – сказала Эллен, следя за удаляющимися фигурками. Женщин окружал едва видимый нимб, а мерцание неба – вкупе с колыханием и скрипом стен – замедлялось с каждым их шагом.
– Скоро будет все равно… – прошептал Бидвелл.
Эллен обеими ладонями повернула к себе его лицо и твердо взглянула в глаза.
– Этого им вы не сказали. Считаете, что все идет неправильно?
– В кратковременной перспективе – ныне тождественной сколь угодно долгому отрезку времени – мы все по-прежнему вместе. Есть только два фатума, два оставшихся пути. Мы пойдем по одному из них – и тогда нас либо согласует Мнемозина, либо мы окажемся игрушкой в руках Алебастровой Княжны. По какому пути следовать, укажут дети.
Он расправил плечи и махнул в направлении завесы мглы, за которой скрылись женщины.
– Я желаю им удачи. Пойдемте домой, холодно здесь…
Он прикрыл дверь, но засов задвигать не стал.
– Все карты розданы.
ХАОС
Патун – другого имени у него не было – повел их в глубь леса, и ветви перед ним расходились в стороны. Самостоятельно пилигримам никогда бы не удалось найти выход отсюда: заросли нехотя уступали дорогу, словно бы обнимали, задерживая, – возможно, в защитных целях. Более того, доспехи не откликались на неоднократные команды загерметизировать скафандр. Очевидно, главным здесь был Высокан, и он знал, что делает.
С лица Махта не сползала угрюмость, а Денборд просто нацепил дерзкую маску, хотя вслух не произнес ни слова. Им и без того довелось пережить многое.
– Вы опробовали свои стрекала? – спросил Патун. – Насколько они эффективны?
В ожидании ответа Высокан повернулся к ним лицом, вскинул руки, и ветви над головами вспыхнули так ярко, что могли бы посоперничать со светом пробуждения.
– Да, опробовали, – неохотно проронил Денборд. – С ними трудно управляться. Впрочем, старые путепроходцы действительно отступили – я имею в виду мертвецов, или как их там… Кое-кто даже на куски развалился.
– Это, несомненно, эхо-пилигримы. Тут их много.
– Они вправду мертвые? – спросила Тиадба.
– Возможно, не вполне мертвые, но им крайне не повезло. Скорее всего, они представляют собой ваши собственные версии, которые допустили ошибку и угодили в западню: Тифон сцапал их фатумы и закрутил вечно повторяющейся петлей. Тифон использует все, что попадает ему в лапы. Не самый приятный конец. Точнее, это вообще не конец, судя по моим наблюдениям за последние десятки тысяч пробуждений. Я сохраняю все, что удается узнать, – и передаю эти сведения тем, кому удалось до меня добраться.
– Сколько пилигримов выжило? – спросил Денборд.
Нико вскинул руки в молитве подсчета.
– Я не уверен. Сотня?.. Или того меньше. – Патун коснулся земли, и перед ним вырос ящик, похожий на платяной шкаф. Он обошел его кругом, почесал ладони, пробормотал пару слов, потряс головой. Боковины ящика отпали в стороны. Изнутри вынырнули древесные ветви и разрослись с неимоверной скоростью, извергая множество искр. Внешне они напоминали миниатюрные версии деревьев, которые окружали и защищали их раньше.
– Можете снять скафандры. Кладите их прямо на грунт. Как проветрятся, мы их бросим сюда. – Он показал внутрь шкафа. – Переделанные и модернизированные доспехи обретут новые знания, станут лучшими проводниками. А затем вы пойдете дальше. Лагерь я уничтожу и скроюсь в другом месте. Колея совсем неподалеку – не хочется угодить к Молчальникам. Кроме того, мы слишком близко к Свидетелю.
– Как это возможно? – спросила Тиадба. – Нас выпустили в Хаос очень далеко отсюда.
– Расстояния, углы, метрика пространства – все это меняется, что ничуть не облегчает задачу планировать и готовиться к следующим испытаниям.
Он показал рукой, куда класть скафандры – путепроходцы неохотно, по очереди, сняли доспехи – все, кроме Махта. Херца и Фринна встали поближе к ящику, словно им было уютнее от его благотворной тайны. Помедлив, к ним присоединился Шевель.
Патун собрал костюмы и швырнул их в ветви. Доспехи исчезли с громким шипением. Высокан терпеливо ждал, когда решит раздеться Махт.
– Высокая магия, – подмигивая, сказал Денборд и коснулся кончика носа. Он до сих пор не верил Высокану, но что делать? Здесь и впрямь была защита – пусть даже временная.
– Давай, не задерживай, – приказала Тиадба. Махт кисло взглянул на девушку, но повиновался. Патун бросил скафандр в серебристые заросли.
Полураздетые разведчики лежали вокруг ящика и по очереди рассказывали о последнем крупном вторжении, об уроне, нанесенном Кальпе, о своей подготовке, о гибели первого Патуна, о появлявшихся и исчезавших звездных кораблях в долине, о призрачных руинах городов, о странном характере света в этом месте…
И о пилигримах, от которых осталось только эхо.
– Я уверен, что Перф сейчас с ними, – промолвил Махт. Нико встал на колени, сложив ладони домиком – молитва о милосердии, хотя кому она была адресована, никто сказать не мог.
Патун слушал внимательно – Тиадба, впрочем, подозревала, что подобные истории для него не в новинку.
– Что ж, юные путепроходцы, – сказал он, – вам удалось справиться со многими трудностями. Приятно сознавать, что мы все еще способны производить таких, как вы. Однако город практически ничего не знает о Хаосе – так было всегда. Я не могу вернуться, не могу и сообщить о том, что знаю, поскольку город попросту не пойдет на такой риск. Ведь, в конце концов, все мы можем оказаться злонамеренным, дезинформирующим порождением Хаоса.
