Спустя некоторое время ветви почти перестали светиться, и все кругом застыло.
– Если мы в чьем-то желудке, то с этим ничего не поделаешь, – сказала Тиадба. – Лучше здесь, чем там.
– Нам нельзя сидеть тут до бесконечности, – возразил Денборд.
– Это и так понятно, – заметил Махт. – Лучше заткнись и дай погрустить.
– Может, тут специальное место для оплакивания погибших, – предположил Нико, несгибаемый философ.
Тиадба бросила взгляд влево, на край поляны, пытаясь разглядеть что-нибудь между гладкими бурыми стволами, которые так быстро нарастили крону. Тлеющие кончики ветвей давали тусклый желтоватый свет. Удастся ли пролезть сквозь такие заросли?
Ни теней, ни движения, ни угрозы – и никаких обещаний.
Затем случилось нечто, походившее на сон. Ветви разошлись, их тлеющие кончики образовали своего рода арку, и на поляну шагнул Высокан, одетый в простую куртунику – грязную, рваную, неоднократной чиненую, но не нитками, а тонкими гибкими прутиками.
Высокан приблизился, ясно видимый даже в тусклом свете. Все глазели, разинув рты.
– Это кто? – прошептала Тиадба, однако доспехи молчали.
Незнакомец очень напоминал их инструктора, Патуна… а впрочем, в глазах людей все Высоканы походили друг на друга. Он присел на корточки, оглядывая пилигримов бесстрастными глазами – без любопытства, словно ничуть не удивился застать их в этом месте, да и не ожидал от них никаких неприятностей.
– Что это значит? – спросила Тиадба, на сей раз гораздо громче. – Где мы?
Высокан покачал головой, затем издал серию звуков.
Гермошлемы внезапно раскрылись и упали на плечи капюшонами. Денборд от неожиданности завопил и зажал рот и глаза ладонями, пока не понял, что еще не умирает.
Пилигримы с опаской вдохнули воздух – разреженный, но сладкий.
Высокан произнес:
– Они узнали меня и выполнили приказ. Бедняжки. – Он погладил Тиадбу по плечу – точнее, не Тиадбу, а ее доспехи. – Надо же, какая древность. Разваливаются на глазах.
Кхрен пожаловался:
– Один из нас уже погиб.
Все поднялись на ноги. Макушками они едва доставали до плеча сидящего Высокана.
– Я Патун, – представился тот.
– Патун погиб, – возразил Махт.
– Патун всегда есть и будет… Где это случилось?
– В зоне лжи, – ответил Нико. Остальные хором кивнули.
Кивнул и Высокан.
– Наглядный, поучительный урок, не правда ли? Я создал множество своих копий и нарушил еще больше правил, помогая пилигримам. Когда путепроходцы достигают моего убежища, они заслуживают отдыха, дополнительного обучения, улучшенных прогнозов погоды в Хаосе… словом, тех знаний, которыми не располагает Кальпа. Кроме того, следует обновить и усилить вашу броню.
– Было бы неплохо, – сказал Махт. – Но я вам не верю – ни вот на столечко. Патун предупреждал, чтобы мы не доверяли созданиям вроде вас.
Юноша говорил вполне мирно, не повышая голоса, однако лицо выдавало напряженность.
Высокан поднял руку, коснулся кончика носа и издал знакомый звук – так поступал и Патун, когда его забавляла ситуация, – резкий стрекот, от которого разведчики даже приуныли.
– Хорошие инстинкты, – одобрительно высказался он. – Но если бы я был монстром, даже ваши жалкие, поломанные доспехи предупредили бы об этом… Как дела в городе? Нам отсюда ничего не видно.
– Дела плохи, – ответила Тиадба. – Очень плохи.
– Что ж, ничего удивительного. Тифон свирепеет, становится все сильнее, хочет покончить с нами раз и навсегда. Кстати, еще кто-нибудь ожидается?
– Неизвестно, – пожала она плечами. – Наверное, нет.
– Тогда тем более надо заняться делом, – сказал Патун. – Эти заросли протянут недолго. Я обучил их сам – вырастил из древнего грунта. Они, знаете ли, состоят из первородной материи, как вы – и я. Хорошо, что вы решили пойти в лес – если бы направились в обход, то наткнулись бы на колею, а Молчальники последнее время совсем распоясались. Ну да ладно. Следуйте за мной.
Он встал на ноги – настоящая башня – и раскинул руки.
– Поздравляю всех и каждого! Начало положено!
ЗЕЛЕНЫЙ СКЛАД
Литературные дамы вытащили раскладушки, готовясь к ночи, которая и близко не подпадала под это понятие: в сгустившейся тьме сквозь фонарное окно виднелись две звезды, но они оставались неподвижны. Земля больше не вращалась. Солнце с луной не на йоту не переместились в небе.
Джинни с неохотой развернула одеяло и села на раскладушку в жалком закутке из ящиков и коробок. Да, тянуло в сон, она была измотана – однако отлично знала, что ее ждет, стоит только лечь и смежить веки. Джинни страшилась этого момента: расставание (хотя Джек находился в какой-то паре ярдов – слышалось его сопение); путешествие сквозь… не получалось вспомнить. Исполинские серые стены и пыльная земля.
Только бы расставить все в правильном порядке!
Между ящиками прокрался Минимус и прыгнул на постель. Джинни позволила любимцу устроиться у нее на коленях. Он разглядывал девушку с королевским величием, на которое способны только кошки – с отстраненным любопытством, как бы из чистой вежливости.
С Минимусом она чувствовала себя в большей безопасности, но ведь он не мог проследовать за ней в темноту за сомкнутыми веками – в нежеланный мир, который раскрывался перед ней узкой щелью.
Наконец, наступил момент, когда бороться со сном сил не осталось. Кот спрыгнул на пол, но Джинни было все равно – она так устала от попыток понять и взять свою жизнь под контроль…
Словом, через несколько мгновений – краткая интерлюдия в кусочке мира без реального времени – Джинни сдалась. Лишенное логической последовательности существование, которого она так страшилась, накрыло ее пеленой, скользнуло внутрь. Это проникновение стало ее жертвоприношением, ее мукой: всякий раз, закрывая глаза – погружаясь в сон, – терпеливо ждать, пока обе ее жизни не сольются в одну, согласованную.
Да, да – это мне уже снилось. Вперед!
Забери меня в Хаос – отправь в Фальш-Город – покинь меня – ставь точку!
Дамы собрались вокруг печки. Сон упорно не приходил.
– Сколько нам осталось? – спросила Агазутта Бидвелла. Женщина вернула себе прежнее достоинство, однако под глазами темнели круги, а рыжие волосы растрепались.
Бидвелл предложил всем по чашке ромашкового чая.
Последней в сумрачную, подсвеченную печкой комнату вошла Мириам: доктор проверяла Джека и Джинни, и – шепнула она Эллен – заодно удостоверилась, что Даниэль с Главком действительно сидят в своем чулане.
Бидвелл воздерживался от ответов, пока не собрались все. Они разобрали себе старые стулья – кроме Агазутты, которая на сей раз решила постоять. Фарра невозмутимо устроилась в мягком кресле, хотя глаза ее реагировали на каждый звук, а пальцы вцепились в подлокотники.
– Осталось немного, – произнес Бидвелл. – Я не стал говорить детям, но с этого момента дела будут ухудшаться очень быстро. Для меня было большой честью находиться в вашей компании…
– …ничуть не прислушиваясь к нашему мнению, – саркастически подхватила Фарра. – Впустили двоих мерзавцев. Спрашивается, почему?
Бидвелл поднял глаза на старинные балки и покачал головой.
– Так решили камни.
– Откуда вам известен Главк? – спросила Агазутта.
Старик отреагировал гримасой.
– Да, его-то я мог предвидеть.
– К чему было впускать охотника?
– Ни один из моих ответов не отразит действительность… тем более что камни сами выбирают себе компаньонов.
– Скорее, создают их, не так ли? – спросила Эллен, рассеянно потирая щеку. За стенами раздался очередной треск, и все испуганно подскочили.
– Знать не дано… – устало пробормотала Агазутта.
Бидвелл опустил взгляд. По его морщинистым, дубленым щекам ползли слезы, что потрясло всех.
– Насколько мне известно, Мнемозина решила, что все пастыри действуют согласно тексту и контролируются им – текст играет центральную роль. Сум-бегунки проследовали по лабиринту всех мировых линий, по всем возможным путям, даже наименее вероятным, и прибыли, просуммировав все возможное… появились у нас – и создали хранителей из своей колоссальной, невообразимой сущности. Даже Даниэля… хотя в его случае остаются кое-какие сомнения.
– Он, наверное, фальшивый, – предположила Мириам.
– Это неизвестно, – ответил Бидвелл. – Впрочем, его близость к Главку определенно внушает опасения. Столетиями ходят слухи о некоем «зловредном пастыре»… Хотя лично я никогда не встречался с ним… или с ней.
– Что такое зловредный пастырь? – спросила Агазутта, причесываясь пятерней.
– Странник, пробирающийся к своей цели через других пастырей. Он их беззастенчиво использует. Несет с собой не просто камень, а кое-что еще – из своих личных соображений.
– Да, здорово, – буркнула Фарра.
