Да ведь такая логика… ну такая логика — просто бред, не так ли?
На поверхность его растерянного мозга всплыла фраза какого-то генерала, высказавшегося в защиту интернирования американских японцев во время второй мировой войны. Этому генералу сказали, что на Западном побережье, где сконцентрировалась основная часть натурализовавшихся японцев, не было замечено никаких актов саботажа. Ответ генерала звучал так: «Сам факт, что саботаж не имел места, уже является дурным знаком».
И он вот так же?
Вот так?
Их грузовик въехал на парковочную стоянку автобусной станции. Гарольд перепрыгнул через борт, отметив, что даже координация его движений улучшилась в тысячу раз, то ли от потери в весе, то ли от постоянных физических упражнений, а может, от того и другого вместе.
Ему в голову снова пришла мысль, упрямая, не желающая исчезать: «Я мог бы стать полезным в этом сообществе».
Но они отшвырнули его.
«Это не имеет значения. У меня хватило ума, чтобы подобрать ключ к замку той двери, которую они захлопнули перед моим носом. И у меня наверняка хватит пороху открыть ее, раз она отперта».
Но…
«Перестань! Прекрати! Ты можешь оказаться в плену этого одного, оттиснутого на них на всех, слова. Но! Но! Но! Неужели ты не в силах перестать, Гарольд? Ради Христа, неужели ты не можешь прекратить задирать свой хреновый нос?»
— Эй, мужик, с тобой все в порядке?
Гарольд вздрогнул. Это был Норрис, выходивший из офиса диспетчера, который он занимал. Он выглядел усталым.
— Со мной? Все нормально. Я просто задумался.
— Ну тогда валяй дальше. Похоже, каждый раз, как ты это делаешь, все от этого только выигрывают.
Гарольд покачал головой.
— Это неправда.
— Нет? — Чэд пожал плечами и оставил эту тему. — Тебя подбросить куда-нибудь?
— Мм… нет. У меня своя колымага.
— А знаешь что, Сокол? Я думаю, большинство из этих ребят и впрямь придут завтра снова.
— Да, я тоже так думаю. — Гарольд подошел к своему мотоциклу и уселся на него. Он поймал себя на том, что против своей воли смакует это новое прозвище.
Норрис покачал головой.
— Никогда бы не поверил в это. Я думал, как только они увидят в натуре, что это за работа, у них сразу найдется сотня других неотложных дел.
— Знаете, что я считаю, — сказал Гарольд. — По-моему, гораздо легче делать грязную работу для себя, чем для кого-то еще. Некоторые из этих ребят в первый раз за всю свою жизнь по-настоящему работали для себя.
— Ага, наверное, в этом что-то есть. Завтра увидимся, Сокол.
— В восемь, — подтвердил Гарольд и покатил по Арапахо к Бродвею. Справа от него команда, состоявшая в основном из женщин, орудовала тягачом и подъемником, разворачивая застрявший трейлер, частично перегородивший улицу. Небольшая толпа уважительно наблюдала за ними. «А население разрастается, — подумал Гарольд. — Половина этих людей мне незнакома».
Он поехал к своему дому, переживая и мучаясь над проблемой, которую, как ему казалось, он разрешил давным-давно. Когда он добрался до дому, то увидел припаркованную возле бордюра тротуара маленькую белую «веспу». И женщину, сидящую на ступеньках его крыльца.
Когда Гарольд подошел, она встала и протянула ему руку. Она была одной из самых эффектных женщин из всех, которых Гарольд когда-либо встречал. Конечно, он видел ее раньше, но никогда — так близко.
— Я Надин Кросс, — сказала она тихим, почти хриплым голосом. Пожатие ее руки было твердым и прохладным. Гарольд инстинктивно обшарил глазами ее тело — он знал, как девушки ненавидят эту привычку, но был не в силах удержаться. Эта, казалось, не обратила внимания. На ней были светлые саржевые слаксы, облепляющие длинные ноги, и легкая блузка без рукавов из какого-то голубого шелкового материала. И под ней ни намека на лифчик. Сколько ей лет? Тридцать? Тридцать пять? Может, меньше. Она преждевременно поседела.
«Вся?» — поинтересовалась бесконечно похотливая (и, похоже, бесконечно девственная) часть его сознания, и сердце у него забилось чуть быстрее.
— Гарольд Лодер, — сказал он, улыбнувшись. — Вы пришли с группой Ларри Андервуда, верно?
— Да, это так.
— Насколько я знаю, вы следовали за Стю, Фрэнни и мной через всю Великую пустошь. Ларри заходил ко мне на прошлой неделе, принес бутылку вина и конфеты. — Его слова срывались с губ с каким-то звякающим, фальшивым звуком, и неожиданно его охватила уверенность, что она знает, как он, мысленно раздевая, изучает ее тело. Он изо всех сил попытался подавить в себе желание облизнуть губы, и ему это удалось… по крайней мере на время. — Он — классный парень.
— Ларри? — Она тихонько рассмеялась, и смех прозвучал странно и как-то загадочно. — О да, Ларри у нас — принц.
На мгновение они уставились друг на друга; никогда еще на Гарольда не смотрела женщина, чьи глаза были бы так откровенны и проницательны. Он вновь почувствовал возбуждение и теплое волнение внизу живота.
— Итак, — сказал он. — Что я могу для вас сделать, мисс Кросс?
— Для начала вы могли бы называть меня Надин. И вы могли бы предложить мне остаться поужинать. Это немного бы упростило дело.
Ощущение нервного возбуждения стало разливаться по всему его телу.
— Надин, не хотите ли вы остаться поужинать?
— Очень хочу, — сказала она и улыбнулась. Когда она положила руку на его локоть, он вздрогнул как от слабого электрического разряда. Ее взгляд не отрывался от него. — Благодарю вас.
Он кое-как воткнул ключ в скважину. «Сейчас она спросит меня, почему я запираю дверь, и я стану мычать и мяться, придумывая ответ, и буду похож на дурака».
Но Надин так и не спросила.
Ужин готовил не он; она занялась этим сама.
Гарольд достиг уже той точки, когда ясно понимал, что не в состоянии открыть даже простую банку консервов. Он вдруг вспомнил и ужаснулся тому, что он делал весь сегодняшний день, и спросил, не останется ли она одна минут на двадцать (а она скорее всего пришла сюда по какому-нибудь крайне прозаическому делу, расстроенно предупредил он себя), пока он приведет себя в порядок.
Когда он вернулся, наведя марафет и истратив два ведра воды на душ, она вовсю орудовала на кухне. Вода весело кипела на работающей от баллона газовой плите, и она как раз высыпала вермишель в кастрюлю. На другой конфорке в большой сковородке с длинной ручкой булькало что-то жидкое; он уловил смешанный запах французского лукового супа, красного вина и грибов. В животе у него заурчало. Неожиданно воспоминания от грязной дневной работы уступили место зверскому аппетиту.
