Через полчаса она устала спотыкаться на каждом слове и отложила страницы.
— Не могу, такой чепухи никогда не читала.
За дело взялся Тод. Дочитав с большими мучениями до того места, как поймали какого-то мужика, он тоже отложил чтение.
— Какая в этом ценность? За что тут платить?
У Мерфа получилось еще хуже. Он преодолел две строчки и высказался:
— Тод, ведь этот Пазола иностранец? Может, он имел в виду, что эти бумаги вообще ничего не стоят?
— Боюсь, вы оба ошибаетесь, и очень. — проговорила миссис Валентай. — Это рассказ, то есть интеллектуальный труд. А это всегда стоит дорого.
— Он сказал, что мы можем отдать это детям на память. Значит, ничего не стоит.
— А что ты им скажешь? Нате вам, дети, сценарий для фильма! — подколол Мерф.
— Сценарий! Точно! — прозрела миссис Валентай. — Пазола нас засудит!
— Давай отдадим детям и не знаем ничего! Он же сам сказал!
Все трое пробрались на цыпочках наверх. Дети спали, и затея могла удасться.
— Кому подложим? — спросил многострадальный Тод.
— Вот тут между дверей оставьте, а завтра скажете, что не заметили, кто из гостей принес. — предложил гениальное решение мудрый Мёрф.
Стараясь не скрипеть ступенями, все трое тихо убрались назад. Была надежда, что случится чудо, и всё разветрится само собой.
***
Валет сидел на крышке долго. Всё прислушивался. Пещерка была низенькая — не разогнуться. Потом он нащупал беспокойными пальцами каменное кольцо и с интересом принялся исследовать свой насест. Результат был потрясающим! Круглая каменная крышка. И на ней явно прощупывалась корона.
— Корона! — воскликнул Валет. — Это же Вход! Спасибо, Тебе, Господи!
Он взмолился впервые в жизни.
Валет долго трудился над крышкой, но не мог сдвинуть ее с места, что нисколько не обескуражило его. И вдруг, поддавшись усилию, она повернулась и приподнялась.
— Господи! — взвыл Валет. И уверовал в Создателя.
Он был очень силён, но думал, что просто лопнет, когда с большим усилием поднял каменную крышку. Темный ход вниз и аккуратная каменная скоба почти у края. Валета трясло от возбуждения. Он спустил ноги с края. Ступни тут же угодили в холодную воду.
Валет резко вытащил ноги и, не веря себе, протянул вниз руку. Крышка сдвинулась с места и медленно, с противным каменным скрежетом, стала закрывать отверстие. С воплем Валет отшатнулся и свалился в воду. Руки его промелькнули по краю колодца и едва избегли крышки, рухнувшей на место со страшным грохотом.
Он приплыл на берег. Выжал мокрую одежду и почти ползком забрался на холм, припадая к земле и прислушиваясь к каждому звуку. Мокрый ком Валет нес под мышкой, а кроссовки связал шнурками и повесил на плечо. Солнце пригревало его, он оживился.
Неожиданно на глаза ему попалось нечто, что его обрадовало: брошенная им же рыба. Он подобрал всю, кроме той, что раздавил ногой тот высокий мужик, а мокрую одежду перебросил через плечо. Так и шёл, прижимая рыбу к себе обеими руками. Сейчас он ее пожарит.
У дома стоял чужой джип. Беглец бросился со всех ног обратно, стараясь не уронить добычу. Одежда упала и осталась на земле, кроссовки тоже соскочили. Сзади раздались крики. Валет прыгал по колючей траве босыми ногами, споткнулся и выронил весь улов.
Он убежал на речку и забился под кучу старых гниющих веток, прибитых течением к берегу. Кроме трусов на нем больше ничего не было.
"Нагим ты явился в этот мир…" — откуда-то пришло на ум ему.
***
К покинутой ферме в ночной тьме осторожно приблизился почти голый человек. Не переставая чесаться и отгонять комаров, он осторожно прислушивался и заглядывал в окна. Потом потрогал замок на двери. Но с тал вскрывать его и спрятался в сарае. Чтобы его не грызли комары, он прикрылся пластиковыми мешками из-под свинячьего корма.
***
В каменном доме, у скалы с соколиным гнездом на верхушке, сидя за столом, беседовали трое. Они говорили довольно давно и уже чувствовали сонливость.
— Сынок, а все-таки твоя последняя шутка была лишней. — укоризненно покачал головой Тыква Оддо.
— Папа, это не я! — пророкотал Дарри из глубин своей широкой грудной клетки. — Это всё Малыш. Он отвез гостя на дорогу и в машине его покрасил.
Дарри слегка толкнул Малыша локтем в бок, отчего тот слетел с лавки.
— Чем ты его покрасил? — обратился Оддо ко внуку.
— Рожу — зеленкой, а волосы — бордосской жидкостью. А то у него в голове больно много тараканов! — отвечал Макушка Джо, поднимаясь с пола.
"И вышли наземь мы под солнца свет. И думал я, вернется ли когда к нам жизни полнота, что ощутили мы за сутки, что провели во мраке подземелья за страшным делом — лишая жизни божьих тварей! Ах, что за странное созданье — человек! В чем вдохновение находит и ужасается чего!
Вот вспомнили мужи о женах и о детях отцы и поспешили к ним в убежище, чтоб радостную о победе весть им, погибели боящимся, принесть!
Стояли жены и ножи держали крепко у горла сыновей своих. Сухие их глаза в решимости смотрели на дорогу, чтоб не отдать детей своих живыми в руки безжалостных врагов. Все знали, что пощады никому не будет.
При виде нас, чужою и своей покрытых кровью, они едва признали своих мужей и с криком рукой закрыли детям очи, закинув головы назад и нежные их горла обнажив!
Попадали ножи из ослабевших рук, когда вдруг поняли, что победили мужья их в битве страшной! Врага преодолели, живые или мертвые, но победили!
Вернулись мы в свой дом, и столь убогим нам он показался и жалкою такою наша утварь, что столько лет с усилием, в трудах тяжелых мы делали и собирали! И женщинам Перейра не велел спускаться в подземелье, лишь щедро вынес им украшения, какие только могли они надеть себе на шею, на натруженные руки. Нельзя им было видеть сокровищ груды, чтоб не лишиться нам своих подруг трудолюбивых.
Обследовали мы все коридоры, все выходы нашли, все входы. Еще пещеры были в глубинах под широкими ходами, где хранились рабами собранные плоды земли, вино в бутылях тыквенных и стопы глиняных табличек с неведомыми письменами.
Семь входов было в наше царство под землею, три — с севера, три — юга и был один — озерный, из всех семи его диковиннее не было! Глубоким было озеро местами, местами — в отмели. И зелень ровная холмов высоких, что на курганы богатырей неведомых похожи, которых по обычаю далеких предков с конями и прислугой при вооруженье полном в почете могиле отдавали.
