— Именно это я и хотел сказать, капитан. В атмосфере спутника присутствует значительное количество свободного кислорода. Вы можете объяснить мне его присутствие чем-нибудь кроме фотосинтеза? Или вы способны назвать планету необитаемой, когда на поверхности ее существует жизнь, производящая кислород?
На миг воцарилось мертвое молчание, потом Уэндел проговорила:
— Ярлоу, это просто нереально. Вы уверены, что не напутали с программой…
Глядя на Ву, Бланковиц двинула бровями — вот видите?
Все так же сурово Ярлоу проговорил:
— Мне еще не случалось, как вы сказали, что-либо путать в программах, но я, безусловно, с охотой выслушаю любые замечания от всякого, кто лучше меня владеет методикой инфракрасного спектрального анализа. Я не знаток в этой области, однако прилежно следовал рекомендациям Бланка и Нкрумы.
Крайл Фишер, восстановивший известную уверенность в себе после инцидента с Ву, не колеблясь, выступил с собственным мнением:
— Конечно, когда мы окажемся ближе, то сумеем подтвердить этот факт или опровергнуть, но пока можно предположить, что доктор Ярлоу прав. Однако если в атмосфере этого мира существует свободный кислород, разве не может он иметь искусственное происхождение?
Все взоры обратились к Фишеру.
— Как это? — невозмутимо произнес Ярлоу.
— Да-да, весь этот кислород может оказаться искусственным. Или это невозможно? Вот мир, пригодный для жизни во всем, кроме атмосферы, состоящей из окиси углерода и азота, как во всех безжизненных мирах, таких, как Марс и Венера. Стоит бросить в океан водоросли, и все: прощай, окись углерода — привет тебе, кислород. Ну или что-нибудь в этом роде. Я здесь не эксперт.
Все по-прежнему молча смотрели на Фишера.
— Я говорю об этом потому, — продолжал он, — что на фермах Ротора поговаривали о создании на планетах земных условий. Я работал на этих фермах.
Роториане проводили семинары по преобразованию планет, и я посещал их потому, что мне казалось, эти разговоры обнаруживают явную связь с разработками гиперпривода. Вышло иначе: вместо гиперпривода мне удалось кое-что узнать о преобразовании планет.
— А вы, Фишер, случайно не помните, сколько времени должно было уйти на все это по их расчетам? — спросил наконец Ярлоу.
Фишер развел руками.
— Увы, доктор Ярлоу. Просветите меня, чтобы сберечь время.
— Хорошо. Ротор добрался сюда за два года — если он действительно где-то здесь. Значит, роториане провели тут уже около тринадцати лет. Если бы весь Ротор состоял только из одноклеточных водорослей, и их бросили бы в океан, и если бы все они выжили и принялись расти, выделяя кислород, то, чтобы достичь нынешнего уровня — а кислорода в атмосфере планеты восемнадцать процентов, и окиси углерода только следы, — на все, наверное, потребовалось не менее нескольких тысяч лет. Ну сотен — если условия необыкновенно благоприятны. Но уж безусловно гораздо больше тринадцати лет. Между прочим, земные водоросли приспособлены к земным условиям. И другой мир скорее всего совсем не подойдет им, или же рост их окажется очень медленным… Пока еще земные организмы сумеют приспособиться к новым условиям. За тринадцать лет такие перемены невозможны.
Фишер невозмутимо слушал.
— Ага, значит, если там изобилует кислород, а окись углерода отсутствует и роториане здесь ни при чем — то что отсюда следует? Выходит, мы обязаны предположить, что мир этот населен жизнью внеземного происхождения?
— Именно к такому выводу я и пришел, — заключил Ярлоу.
— Придется согласиться, — мгновенно отозвалась Уэндел. — Фотосинтез обеспечивает местная растительность. Но это ни в коей мере не означает, что роториане высадились туда или вообще добрались до этой системы.
На лице Фишера отразилась досада.
— Видите ли, капитан, — подчеркнуто официально проговорил он, — вынужден заметить, что это и не значит, что роториан там нет и что они не добрались сюда. Если планета обладает собственной растительностью, значит, роторианам не пришлось ее преобразовывать — они могли просто приступить к ее использованию.
— Не знаю, — проговорила Бланковиц. — Нет никаких оснований предполагать, что растительность чуждого мира годится в пищу людям. Скорее всего, мы не способны переварить ее или как-то использовать. Можно с достаточной уверенностью предположить, что она окажется ядовитой. Но если существует растительный мир, должен быть и животный, а чем это чревато — нам трудно судить.
— В таком случае, — сказал Фишер, — роториане вполне могли выгородить себе кусок земли, уничтожить там всю местную жизнь и насадить собственные растения. И эти плантации с годами должны были только увеличиваться.
— Предположения и предположения, — пробормотала Уэндел.
— Во всяком случае, — отозвался Фишер, — сидеть здесь и сочинять всевозможные варианты — дело бесперспективное. Придется исследовать этот мир самым тщательным образом, с самого близкого расстояния — с поверхности, если понадобится.
— Я целиком с вами согласен! — воскликнул Ву.
— Я биофизик, — заметила Бланковиц, — и если на планете действительно окажется жизнь, то ее необходимо исследовать во что бы то ни стало.
Уэндел оглядела всех и, слегка покраснев, вдруг согласилась:
— Я полагаю, что все вы правы.
— Чем ближе мы подлетаем, — сказала Тесса Уэндел, — и чем больше узнаем о планете, тем больше в ней непонятного. Мир этот мертв. Есть ли у кого-нибудь сомнения? На ночной стороне мы не заметили вспышек света, ничто не доказывает существования растительности или других форм жизни.
— Прямых признаков нет, — согласился Ву, — но ведь что-то должно поддерживать содержание кислорода. Правда, я не химик, но что-то не помню такого химического процесса. Может быть, кто подскажет? — Никто не ответил, да Ву и не ждал ответа. — Сомневаюсь, что даже химик сможет предложить рациональное объяснение. Если в атмосфере есть кислород, значит, в ней идут биологические процессы, поддерживающие его наличие. Мы ничего другого не знаем.
— Справедливость ваших слов доказывается существованием единственной планетной атмосферы, содержащей кислород, — сказала Уэндел. — Других, кроме Земли, мы не знаем. Возможно, в будущем над нами еще посмеются, если выяснится, что Галактика полным-полна планет, кислород в атмосфере которых не имеет ничего общего с жизнью. Нас будут упрекать, как, дескать, по одному-единственному примеру можно было решить, что кислород в атмосфере обязательно имеет биологическую природу.
