А сейчас появились чужаки из Артефакта, и это как будто доказывает, что она права. Если мы решим присоединиться к межзвездной федерации, научат ли они нас загружаться в миры кристаллов, как это сделали они?
И можно ли убедиться, что оно того стоит?
Конечно, у такой, как я, есть и другие возможности. Кое-кто скажет: «Со временем будут решены все проблемы». Так, может, через сто лет мир сможет меня восстановить? Вернуть моему телу молодость? И стоит ли этот шанс путешествия во времени?
В большинстве мест закон не разрешает замораживать живого человека. Крионным компаниям приходится ждать и замораживать вас в тот момент, когда врачи объявят вас мертвым. Но я получала от богатых фэнов (нет, не скажу, от кого) предложения оплатить мой переезд в Сан-Себастьян, или в Пулау, или в Фридманию, или Рэндс-Фрихолд, где местные законы не упоминают о таких мелочах. Ведь я теперь героиня и историческая личность! Разве в каком-нибудь чудесном будущем люди не захотят вернуть к жизни мое замороженное тело и вылечить меня?
Вот какое рекламное приглашение в одной фразе прислал мне истинный верующий: «Крионика позволяет нам рассматривать неизбежную смерть мозга не как солипсическое уничтожение нашего мира, но как долгий сон, предшествующий очень серьезному хирургическому вмешательству».
Уснуть. И видеть сны? Это одно возможное препятствие.
Но гораздо хуже, если верующие люди вроде моих родителей окажутся правы. Дескать, смерть – это освобождение духа. Дверь, ведущая к чему-то иному? Может, погружение в крионику просто уничтожит или исковеркает то, что должно стать вознаграждением души? Заместит ее северной разновидностью ада?
Не смейтесь, пока не окажетесь в моем положении. В баках с гелем мало подлинных атеистов.
Марширующие против чего-то протестовали. Мейлин могла сказать это, даже не заглядывая в вир. Но на что они жаловались? Какая проблема заботила их, что именно из набора мировых скорбей, которых было больше, чем звезд?
Без каких бы то ни было плакатов или надписей, одетые так, что создавалась дикая путаница стилей, молодые в основном люди шли в общем направлении Шанхайского университета Диснея и Царя Обезьян. Каждый в толпе делал вид, что занят своими делами: болтал с соседями, разглядывал витрины или просто бродил среди случайной толпы туристов. По всему городу, на всех фонарных столбах, на дорожных знаках и на оконных рамах висели камеры. Но наблюдатели из государственной безопасности или местные блюстители порядка и приличий не увидели бы здесь ничего необычного.
Однако случались совпадения слишком частые, чтобы ими пренебречь. Например, на всех была пикселированная одежда, сверкавшая вечно меняющимися тонами и рисунками. Платье одной девушки было настроено на мотив волнующихся сосен. Абстрактный рисунок у юноши изображал разворачивающиеся океанские волны. И только когда эти двое на мгновение столкнулись, два изображения словно слились у них на спинах, передав ее глазу – но, вероятно, ни одному из ир – краткое сочетание трех символов.
ИЩИ ГОРОДСКУЮ БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ.
Молодые люди разошлись, уничтожив мгновенное сочетание леса и моря. Возможно, эти двое до нынешнего хореографического свидания никогда не встречались. И могут больше не встретиться. Но вскоре в толпе произошла еще одна якобы случайная встреча, и врожденная органическая система распознавания, гораздо более тонкая, чем любая кибернетическая, система наследственная, полученная от далеких предков Мейлин, которые бродили по высоким травам Африки в поисках добычи – или опасности, – уловила новое сообщение:
ОЦЕНИВАЕТСЯ ОТВЕТСТВЕННОЕ ЛИДЕРСТВО.
Никаких сомнений. Именно это сообщали мерцающие буквы.
Прохожие и продавцы начали что-то замечать, толкая соседей и отправляя вдоль улицы сигналы вир-тревоги. Следующего сообщения ждали уже толпы зрителей; полный мужчина оказался рядом с широкоплечей женщиной с волосами в оранжевых полосах. Их одежда с программируемой поверхностью, управляемая согласованно, заявила:
ИМПЕРАТОРЫ ДИНАСТИИ ТАН ОДОБРЯЛИ КРЕАТИВНОСТЬ.
Наблюдая из ниши между парикмахерской и лавкой, предлагавшей острые блюда из курицы, Мейлин в задумчивости машинально продолжала качать ребенка, висящего в слинге. Почему эти молодые люди так стараются отъединиться от своих сообщений, сохранить возможность отказаться от ответственности, когда смысл этих надписей кажется вполне невинным? Безвредным?
«О, – поняла она, – истинное значение должно находиться в другом месте. В вир-пространстве».
Мейлин достала дешевые усиливающие реальность очки, которые совсем недавно купила у уличного торговца. В эру, когда так много лежало за пределами нормального зрения, эта трата казалась разумной. Особенно теперь, когда Сянбин отправился в странное путешествие за море. Пока у него есть работа, пока он помогает машине-пингвину иметь дело с этим диковинным, населенным демонами камнем, у нее есть деньги. Достаточно, чтобы платить за ремонт их дома на береговом участке и даже брать по утрам Сяоена в поход по магазинам в перенаселенный город, где вверх, закрывая полнеба, уходят гигантские аркологические пирамиды, провозглашая величие новой мировой сверхдержавы.
Мейлин выбрала этот час, потому что в эти минуты основная часть населения планеты наблюдала за происходящим на Конференции по Артефакту в Америке, и Мейлин рассудила, что в это время улицы будут почти свободны. Но оказалось, что событие началось уже несколько часов назад и люди стали выбираться из дому за покупками и по делам или просто подышать. Особенно людно было на бульварах – идеальном месте для подобных молодежных демонстраций.
Закрепив очки на голове, Мейлин по-настоящему осознала, как давно они с Сянбином переселились на приливные равнины и разрушенный берег Хуанпу, где у жизни есть только один «слой» – грубая, тяжелая реальность. Из-за этого она отстала на несколько технических поколений. Продавец иртроники был вежлив, терпелив – и слишком явно заигрывал, подстраивая прибор под ее заржавевшие навыки. Даже при его помощи восстановить их было трудно – все равно что учиться ходить, после того как долго болел и не вставал с постели.
Взгляд. Интерес. Мигание. Распределение. Внимание. Повтор.
Основной путь к вир, если нет других, более сложных, инструментов.
У нее нет клавиш на кончиках пальцев. Нет имплантатов в зубах. Нет субвокальных приемников, чтобы считывать непроизнесенные слова по сокращениям мышц гортани и рта. Нет даже старомодной ручной клавиатуры. И уж точно нет новомодных цефалосенсоров, которые принимают приказы прямо из мозга. Без всего этого Мейлин приходилось выбирать из множества меню и командных иконок, которые возникали на внутренней поверхности обоих стекол и, казалось, плыли поверх реальной жизни улицы.
