Сьюзан кивнула, вспомнив, как наблюдала за этой сценой со смотровой галереи.
— Невероятно, верно? — Но тут она вскинула брови. — Вы это помните?
— Нет, он это помнит.
Сьюзан была потрясена. Она знала, что у Джеррисона были предсмертные видения, а во время них умирающий иногда видит самого себя, как правило, сверху. Но она всегда считала это галлюцинациями: разум, знающий, что сейчас умрёт, воображает то, что происходит с вмещающим его телом. Но она была с Гриффином, когда он просвещал президента относительно его едва не состоявшейся встречи со смертью — и Гриффин не упоминал прямой массаж сердца. Могло ли быть такое, что Джеррисон в самом деле каким‑то образом покинул тело и увидел Эрика Редекопа за работой?
— Если вы собираетесь назначить мне охранника, — сказала Мария, — то нельзя, чтобы это был он?
— Кто? — спросила сбитая с толку Сьюзан. — Президент?
— Что? — ответила Мария. — Нет, нет. Он. Дэррил Хадкинс.
О чёрт!
— Так это его вы читаете?
— Sí, конечно. Я знаю, что он знает много секретных вещей — думаю, поэтому оно и называется Секретная Служба. Но, как я сказала, я ничего никому не рассказывала.
Сьюзан чувствовала разочарование — но потом её сердце снова забилось быстрее.
— Мария, я хочу, чтобы вы кое‑что поняли. Я здесь старший агент Секретной Службы. Я — начальница Дэррила, понимаете?
— Как скажете.
— Нет, задумайтесь об этом. Спросите себя, правда ли это.
Она на мгновение сузила свои карие глаза, потом сказала:
— Да, о’кей, это правда. — Она едва заметно улыбнулась. — Он считает, что вы хороший босс.
— Хорошо, прекрасно, — ответила Сьюзан. — Теперь я хочу задать вам другой вопрос, и я хочу, чтобы вы обдумали его очень, очень тщательно. Ваш ответ будет невероятно важен.
Мария кивнула.
— Хорошо. Вот такой вопрос. Был ли агент Хадкинс хоть как‑то причастен к покушению на жизнь президента Джеррисона?
Мария снова сузила глаза и покачала головой.
— Нет.
— Вы уверены? Вы совершенно уверены?
— Sí. Он никак к этому не причастен, но… ох!
— Да? Что?
— Это сделал свой, да? Другой агент — Гордо Данбери — он это сделал, sí?
— Я не могу этого сейчас ни подтвердить, ни опровергнуть. Это касается национальной безопасности.
— Дэррил не может поверить, что Гордо это сделал. И… ох! Он думает, не замешаны ли вы.
— Я? — На мгновение Сьюзан почувствовала шок, но, конечно, его подозрения были так же естественны, как и её. — Нет, я не замешана. И вы абсолютно уверены, что Дэррил не замешан тоже, верно?
— Я уверена, — сказала Мария.
Сьюзан кивнула; ей пригодится союзник, кто‑то, кому можно довериться, и теперь Дэррил был единственным агентом, в ком она могла быть уверена.
— О’кей, спасибо, — сказала она.
— Теперь я могу пойти домой? — спросила Мария.
— Боюсь, пока нет. Но уже, надеюсь, очень скоро.
— Хорошо. Потому что мне не терпится сообщить мужу новости.
— О покушении на президента? — удивлённо спросила Сьюзан. — Или о Белом Доме? — Наверняка за пределами больнице об этом знал уже каждый.
— Нет, нет. Мои новости. Наши новости.
— Какие именно?
Улыбка Марии стала шире.
— Будет девочка.
— Прошу прощения?
— Наша малышка. Я сегодня ходила на ультразвуковое исследование.
— Вы беременны? — спросила Сьюзан.
— Четвёртый месяц.
Сьюзан вскочила на ноги и кинулась по коридору в лабораторию Сингха.
— Ну ладно, — сказал Ранджип Сингх, делая отметки на доске в своей лаборатории. — Марк Гриффин, главврач больницы, читает Марию Рамирес. Конечно, Гриффин носится туда‑сюда весь день, у него не было времени на зондирование своей памяти; он даже не знал, что она беременна, пока я его об этом не спросил.
— Сама же Мария, — продолжал Сингх, — читает агента Дэррила Хадкинса. — Он заполнил соответствующую ячейку.
— Я провёл несколько часов, моделируя связи, — добавил Сингх, — в поисках узнаваемых паттернов, и я всё время отбрасывал одну из моделей, которую компьютер раз за разом мне подсовывал, потому что в ней было два узла на месте одного. Но теперь, когда я знаю о нерождённом ребёнке, это обрело смысл. Кто с кем связан, определяется последовательностью срабатывания лазеров, которую я запрограммировал в своей установке: лучи образуют схему связей. Не каждый импульс порождал связь, и мы пока что не знаем точно, кто где находился внутри здания, когда установились связи. Однако вот что я предлагаю. — Он стёр «Х» в ячейке имени в двадцать первой колонке и написал в ней «Дочь Марии Рамирес». — Если исходить из конфигурации лучей, нерождённый ребёнок Марии должен быть связан с Рэйчел Коэн, хотя что плод может извлечь из её памяти, я не имею ни малейшего понятия. У ребёнка, вероятно, просто нет референтов для того, чтобы собрать из предоставляемых мисс Коэн ключей что‑либо осмысленное… что, как я думаю, и к лучшему. Наша мисс Коэн — особа довольно ветреная; она закрутила роман с адвокатом, Оррином Джиллеттом, с неподобающей спешкой.
— «Ветреная»? — повторила Сьюзан, которую позабавил выбор слов. — Я бы сказала, «озабоченная». Но в целом верно.
— И теперь об остальных, — сказал Сингх. — Я поговорил с Джошем Латимером, которому должны были пересадить почку. Он продолжает настаивать, что не регистрирует никаких чуждых воспоминаний. Он может лгать; он может быть тем, кто читает президента Джеррисона. Но я думаю, что он говорит об этом правду, так, как он её видит. Судя по конфигурации лучей, он связан не с Джеррисоном, а скорее с нерождённым ребёнком, чья память проста и лишена особенностей, которые бы Латимер мог бы заметить. — Он вписал эту связь в таблицу. — Что означает, что остаётся три возможности. — Он указал на имена над тремя оставшимися пустыми клетками в строке «Читает кого?» — Вот эти трое — один из них читает президента.
Столичной полиции раздали фотографии Бесси Стилвелл, взятые с камер наблюдения, но пока что её так и не удалось обнаружить. И Дэррил Хадкинс продолжал пытаться припомнить, чем она сегодня занималась и понять, куда она могла пойти, и…
И в его голове возникли воспоминания, из всех людей, о Ричарде Никсоне. Хотя Никсон покинул президентский пост ещё до рождения Дэррила, он видел фильм о нём, где тот говорил «Я не жулик», а потом махал толпе обеими руками с пальцами, растопыренными в знаке победы, когда покидал Белый Дом в последний раз…
Но он никогда не испытывал к Никсону симпатии; отец Дэррила, когда о нём заговаривал, всегда называл его «хитрож*пый Дик». И за все те годы, что Дэррил проработал в Белом Доме, он практически ни разу не слышал имени Никсона; в почти советском стиле переписывания истории тридцать седьмой президент был, похоже, вычеркнут из памяти.
