Последняя мысль так понравилась Семену, что он засмеялся и тихонько запел песенку из фильма, который так и не удосужился посмотреть:
– И осталась в нэбе бэлая полоска,
Чистая, как память о тэбе…
Между тем белая полоска в небе перестала удлиняться и начала тихо таять.
– Что?!! – Семен вскочил на ноги, забыв о том, что совсем недавно не смог выполнить это упражнение даже из положения сидя. – Ветка! Иди сюда!! Бросай все и иди!
– Что случилось, Семхон?
– Смотри вон туда! – Семен обнял девушку за плечи и упер в небо указательный палец вытянутой руки. – Видишь?
– Конечно! А что надо видеть?
– Полоска, черточка беленькая! Она есть или ее нет? Далеко-далеко вверху, а? Есть или нет?
– Ну, есть, кажется…
– Ты раньше такое видела? Говори! Вспомни! Ну!!
– Н-не знаю, я же не смотрела… А что это?
– Неважно, – пробормотал Семен. – Я все равно не смогу тебе объяснить. Ты точно никогда не видела ничего странного в небе?
– А что там может быть? Солнце, Луна, звезды, облака, птицы летают, мухи всякие… Что еще?
– Кроме этого ты никогда ничего не видела? Точно? Ну, ладно…
Ветка глянула на своего мужчину с недоумением, пожала плечами и отправилась обратно к берегу – она, собственно говоря, нормальным его никогда и не считала, но разве это плохо? В конце концов, главное, что он есть.
Семен созерцал небесную высь до тех пор, пока инверсионный след не исчез полностью. «Нужен контрольный замер, – решил он. – Умные женщины имеют обычай говорить мужчинам именно то, что те хотят услышать. Вместо правды».
Он подошел к воде.
– Ну-ка, красавица, глянь еще раз в небо. У меня глаза слезятся, никак не разберу: эта полоска изогнулась вправо или влево? Раньше вроде прямая была, а?
– Да, прямая, – подтвердила Ветка и прищурилась. – Но сейчас почему-то ничего нет. Или я не туда смотрю?
– Между вот этими облаками и чуть в сторону – да вон же она!
– Нет, Семхон, – покачала головой девушка. – Ни там, ни здесь ничего нет. Раньше была такая… ну, как царапинка на коже, только белая, а теперь нет.
– Молодец, Веточка! – Семен устало опустился на корточки и огладил ее бедро. – Там действительно ничего нет – я пошутил. Не обманывай меня никогда, ладно?
– Да я и не умею, Семхон!
* * *
Спал Семен в ту ночь ужасно. Точнее, большую ее часть. Сначала-то он уснул как убитый, но вскоре проснулся, и началось… То ему чудилось, что по нему ползет какое-то насекомое, то кожа начинала чесаться в самых неожиданных местах, то казалось, что в вигваме слишком душно и плохо пахнет, то Ветка начинала слишком громко сопеть в ухо, то… К тому же под шкурой, на которой он лежал, выросли какие-то бугры и шишки. В конце концов Семен устал бороться и решил выбраться наружу. «Одеяло» он забрал, а Ветку прикрыл той половинкой шкуры, на которой лежал.
На свежем воздухе было значительно лучше: земля под шкурой хоть и твердая, но ровная, а вверху бездонное черное небо, усыпанное звездами. Они, наверное, образовывали незнакомые землянину созвездия. Только Семен об этом судить не мог, поскольку и в родном-то небе распознавать созвездия не умел, но смотреть на них любил, хотя ему не часто приходилось лежать под звездами.
Наверное, он уснул, глядя в небо, и увидел сон, в котором было все то же самое, но в какой-то момент звезды заслонили крылья огромной птицы. Она сделала несколько кругов и опустилась на землю совсем близко – в нескольких метрах. Почему-то при посадке она не махала крыльями – только слегка шевелила, а потом и вовсе сложила их с тихим шелестом.
Оказалось, что это и не птица вовсе, а человек в облегающей черной одежде и с черным лицом. Наверное, он улыбнулся, потому что в темноте блеснули его белые зубы. Он подошел, опустился рядом на корточки и взял Семена за руку. Тот почувствовал слабый укол в подушечку среднего пальца – туда, где кожа была мягкой. Потом черный человек отошел, расправил крылья и, чуть подпрыгнув, плавно взмахнул ими. Он сделал круг совсем низко над землей, а потом начал подниматься по расширяющейся спирали, закрывая звезды неподвижными крыльями. Когда его присутствие в черноте неба перестало угадываться, Семен смог наконец закрыть глаза, и лениво подумал: «А почему при наборе высоты он не махал крыльями? Разве так бывает? И почему я не мог закрыть глаза, пока он был здесь? Глупость какая-то… Ведь и не вспомню утром».
Как это ни странно, но утром он свой сон вспомнил во всех подробностях. И долго разглядывал след от укола на пальце – как будто кровь на анализ взяли. Странные сны, оказывается, бывают в этом мире.
Он побегал, поработал с посохом, выгоняя из организма остатки похмелья. Потом искупался, плотно поел, и все встало на свои места.
Чудес не бывает. Точка. Мамонты и самолеты несовместимы в принципе. Наверное, цивилизации бывают разные – не обязательно технические. Но чтобы построить летательный аппарат, способный очень быстро передвигаться на многокилометровой высоте, человечество должно пройти путь, который превратит биосферу в техносферу. А потом разводить тех же мамонтов в зоопарках. Скорее всего, он наблюдал след какого-нибудь метеорита. Их на любую планету падает множество, но большинство сгорает в атмосфере. А за палец его ночью укусило какое-то насекомое. Ну, а сознание в ответ создало зрительный ряд с человеком-птицей. Не исключено, впрочем, что местная рябиновка обладает галлюциногенными свойствами.
* * *
Имеющиеся запасы самогона Семен разделил на три неравные части: несколько закупоренных посудин закопал в землю внутри своего вигвама, пару «бутылок» просто припрятал, чтобы не были на виду, а емкость, чье содержимое предназначалось для скорого распития, поставил охлаждаться в речку. Впрочем, тут же и вынул, решив, что это излишество. Любимая народом будущего водка представляет собой разбавленный спирт. Никаких приятных вкусовых ощущений эта жидкость вызывать не может в принципе, и пить ее рекомендуется в охлажденном виде именно из-за этого – так вкус меньше чувствуется. Да и выпить можно больше… Нет, окосеть-то все равно окосеешь, но картина развития симптомов будет разной: одно дело, если горячую водку прихлебывать из кружки, как чай (даже представить страшно!), и совсем другое – кидать в организм охлажденные до льдистости граммульки (м-м-м… песня!). В первом случае окосение начинает развиваться почти сразу и нарастает постепенно, а во втором оно как бы отсрочено, зато обрушивается, как лавина, – совершенно трезвый человек вдруг обнаруживает себя пьяным в сосиску. Примерно тот же эффект производит и обильная закуска – она как бы смазывает клиническую картину и к тому же усиливает утренний дискомфорт на фоне абстинентного синдрома. Живет, конечно, в народе предрассудок, озвученный Высоцким в одной из песен, что перепой может быть без похмелья, если еды навалом, но теория и практика свидетельствуют об обратном. В общем, все эти глубокие познания безусловно входят в сокровищницу «всех тех богатств, которые выработало человечество», но Семен совсем не был уверен, что этими богатствами стоит делиться с туземцами. Он и так берет грех на душу, знакомя их со спиртом. Единственным оправданием может служить лишь то, что действует он в целях самообороны – чтобы самому не пришлось пить «мухоморовку».
