Пятым нашим новым работником сделался Гландулон, сын экс-лейтенанта Виллануэвы. Его глупость равняется его силе, а она действительно необыкновенна. Он очень тупой и легковерный, поэтому остальные вечно пользуются его простодушием, хотя и не пересаливают, потому что он может приложить так, что мало не покажется. Повидимому, он единственный во всей компашке, имеющий за собой честное прошлое, правда, его отец выравнивает это с большущей добавкой. Раньше он был мясником, что для нас весьма выгодно, потому что, благодаря винтовке Марио, дичи у нас навалом. Гландулон жрет так, что трещит за ушами, и он один из немногих, кто по своей воле ел конину. Чтобы мясо убитого мной коня понапрасну не испортилось, я приказал его высушить и примешивать к дичи. Гландулон ничему не удивляется, и для его желудка все съедобно, даже вернувшийся к нам кот Барбарохи.
Он появился как-то днем, когда все сидели за столом; моя первая пуля оторвала ему задние лапы, и теперь он, пронзительно мяукая, тащил культи за собой: на одной ноге рана затянулась, и была видна сухая белая кость, на второй же развилась гангрена, так что вонь была просто ужасная. Говорят, что коты могут многое вытерпеть, теперь, увидав своими глазами, я и сам в это верю. Так он ползал целую неделю, поэтому я быстро избавил животное от страданий - видно, только за этим он и пришел. Один только Гландулон рискнул испробовать его мясо, других мутило от одного только вида. Пока этот тип находится поблизости, и если бы с кем-то из рабочих произошло смертельное несчастье, обязательно следовало проверить, а в порядке ли тело, пока бы его не похоронили.
* * *
Благодаря скиддеру, который старается зарабатывать на используемый им бензин, я улучшил ведущую к нам дорогу и теперь могу завести автомобиль. Теперь на нем стоят шины от трактора и походит на громадное насекомое. На шинах стоят пятнадцатиметровые шипы, так что, благодаря им, это единственный автомобиль, способный карабкаться в наших горах. С этого момента по собственным владениям я передвигаюсь исключительно на машине; Уайт, дипломатические способности которого и усилия получить непыльную работенку заслуживают награды, становится моим личным шофером на время объезда отдельных рабочих мест. На каждой остановке Уайт взгромождается на кресло водителя, зачитывает мужичкам фрагмент из Библии, после чего вырывает листок и делает огромную самокрутку, которую я прикуриваю и пускаю по кругу. Каждый раз Уайт и сам потягивает из нее, так что под конец дня, уже совершенно обалдевший, едва-едва объезжает деревья.
Мы уже не так сильно изолированы от окружающего мира как раньше, и пока длится сухой сезон, довольно легко проехать в Пуэрто Хименес, находящийся от нас в сорока пяти километрах. Хороший водитель может обернуться за день, поэтому Джимми, Уайт, Барбас или Фабио частенько отправляются туда на джипе, чтобы продать золото в банке или же что-то купить? Они всегда отправляются, как минимум, по двое; в случае необходимости или же аварии один идет за помощью, а второй охраняет барахло. Джимми передает конверт от меня уже новому начальнику полиции, у которого, впрочем, мы всегда покупаем весь наш запас кокаина. Только наркотик позволяет мне терпеливо ожидать, хотя мне бы хотелось, чтобы работа продвигалась чуточку повеселее.
* * *
Время от времени, чтобы служба не казалась медом и ради увеличения производительности, устраиваю работу круглосуточно. На недельку загоняю всех на реку, пахота идет в три смены по восемь часов. Что касается меня, то, благодаря кокаину, я практически не сплю, разве что подремлю часок-другой; это соответствующим макаром влияет на мое настроение, и мои злые крики всех ужасно пугают. Когда же я решаю прервать наконец такую гонку, все испытывают облегчение - до следующего раза.
* * *
Как-то вечером я почувствовал непреодолимое желание изменить свою внешность и выбрил себе голову. Утром все глядят на меня искоса, даже не зная, то ли смеяться, то ли нет. В полдень беру ножницы и подзываю Пунтаренаса, единственного, кто смеется открыто. С улыбкой на губах он садится передо мной. Я чуточку поработал ножницами, затем подполировал бритвой, и Пунтаренас тоже меняет внешность. Теперь очередь Кунадо, после чего та же участь ожидает и всех остальных. Некоторые сначала мнутся, но в конце концов юмор побеждает, и они сами начинают лезть под ножницы. В короткое время все уже подстрижены под ноль. Они стригут один другого, и появление каждого нового обритого приветствуется радостными воплями.
Некоторым стрижка даже к лицу, другим - в меньшей степени; у Мигеля на шее будто громадная тыква, зато у Кунадо башка превратилась в хрен с ушами. Атмосфера становится совершенно праздничная, всем чертовски приятно, мужички касаются голов друг друга или даже трутся башками, развеселенные этим новым для себя чувством, они показывают на себя пальцами и хохочут. Почти у всех волосы были длинными, а теперь они килограммами валяются по всей комнате: Пунтаренас предлагает сделать из них одеялко и повесить на стене среди других трофеев; Барбас же наполняет волосами наволочку, чтобы иметь мягкую подушку.
Вид этих двадцати пяти гладко обритых черепушек вызывает шок. Один только Уайт подстрижен под ирокеза, что, впрочем, придает ему весьма интеллигентный вид. Джимми, отбоярившись лопоухостью, единственный не попал под бритву; его я пощадил, потому что он часто ездит в город. Зато стригу налысо трех типов из Ванегас, которые пришли к нам подработать на несколько дней; под влиянием всеобщего энтузиазма они с охотой стригутся. Впоследствии я узнаю, что по возвращении рабочих домой их жены рыдали, а вся деревня относилась к ним как к зачумленым. Но теперь я ввел новую моду, все эти лысые черепушки прибавляют нам храбрости и нахальства; и так случилось, что именно это - более, чем мундир - сделалось знаком отличия и предметом гордости.
* * *
К этому времени жизнь в лагере сделалась полегче, поэтому каждую субботу добиваем себя организованно.
Я приказал выкорчевать участок территории и поставить двое ворот. Джимми привез из Гольфито футбольный мяч, и мужички, разделившись на две команды, устраивают между собой дружеские матчи. Вообще-то такое определение не совсем точно, потому что матчи проходят исключительно грубо. Как истинные латиноамериканцы все страстно любят футбол, но кроме меня, футбольная карьера которого была прервана изгнанием из команды, по-настоящему футбольного мяча никто в руках и не держал. Поэтому матчи напоминают смесь регби и бокса, потому что правила весьма условны. Пользуясь всеобщим к себе уважением, засаживаю гол за голом, раскидывая и пиная по дороге всех, кто попадется, хуже всего приходится первому, кто осмеливается подковать меня - будет пахать по три смены целую неделю.
