— Я знал, что вы не откажете в приюте двум путникам, попавшим в грозу, — добавил Висконти. — И мы помчались к вам.
— Зато два других путника отведали вдоволь и дождя, и ветра, — весело проговорил Мартини. — Садитесь, господа, сейчас вам подадут кофе и ликеры.
— А кто же этот второй путник? — полюбопытствовал Висконти.
— Вы сейчас его увидите. Он… или, вернее, она, переодевается.
— Она! — воскликнул Висконти.
Мартини взял за руку вошедшую в комнату Милли.
— Позвольте представить.
— Милли, Милли! — вскричали с удивлением оба гостя. Милли была красиво задрапирована в цветную материю, складки которой ложились волнами вокруг ее стройного тела, ниспадая к маленьким ногам. Если она производила впечатление в сером мужском костюме, то сейчас она была просто очаровательна.
— Ба, буря посылает нам приятный вечер, — заявил Висконти.
— Женщины — те же цветы, и их присутствие может развеселить самую скучную компанию, — заметил Мартини.
— Учитесь, учитесь, Мей! Вот как надо говорить с женщинами. Учитесь, взрослый юноша, сердце которого еще никогда не билось от любви, — улыбнулся Висконти.
Мей заметно покраснел и, видимо, не знал, что делать с руками, которые плохо повиновались ему. Он то и дело менял позу.
— Мое сердце занято более важными интересами, — промолвил он заикаясь.
— Более важными интересами! Посмотрим, что будет через месяц! заливался от смеха Висконти. Мей покраснел еще больше. Взгляд Милли приводил его в полное смущение. Она пристально рассматривала Мея, находя в его лице что-то новое.
Румянец заиграл на ее щеках.
— Милли, садитесь здесь, вы будете у нас хозяйкой, — сказал Мартини. Ему не понравился немой разговор ее и Мея.
— Скажите, синьор Висконти, как здоровье доктора Бергера?
— Превосходно, он уже закончил промывание организма, и теперь чувствует себя обновленным. Собственно говоря, эти промывания не представляют ничего особенного. Идея стара, как мир. Минеральные соли, различные растворы, переливание крови — разве все это не делалось и не делается у нас, в государствах старой культуры? А здесь мы имеем питательные жидкости, которые вполне заменяют кровь. Конечно, тут нетрудно было додуматься до промывания организма. Технически это сущий вздор. В организм вводится свежая жидкость, а через вену выводится отработанная. Искусственное сердце работает. Меня более поражает замена устаревшего сердца молодым, выращенным вне организма или взятым от умершего.
— Такую операцию я не согласился бы проделать на себе, — сказал Мартини. — А вот что касается промывки, это другое дело…
— Нам всем, после сорока лет, следует промываться. Дорогой Мей, вам, в вашем возрасте, рано думать о каких-нибудь операциях, в вас кипит молодая кровь, только не надо ее сдерживать, — обратился к своему другу Висконти.
Милли в это время раскладывала сахар; она выронила из рук стакан, и он упал и разбился.
— Вот в ком играет кровь! — закричал Висконти.
Милли смеялась неестественным смехом; глаза ее блестели более обыкновенного. Мартини искоса поглядывал на свою возлюбленную; что-то ему в ней не нравилось. «Этот верзила, кажется, производит на нее сильное впечатление, — думал он. — Он не сводит с нее глаз; понятно, дуралей никогда не видел настоящих женщин. За каким дьяволом Висконти привел ко мне этого просыпающегося зверя?»
Ревность начинала мучить Мартини. Он сказал с некоторой язвительностью:
— Вы, Милли, сегодня удивительно рассеянны, на вас повлияла буря или что-нибудь другое?
Молодая красавица окинула говорящего грозным взглядом.
— Синьор Мартини, вы ко мне придираетесь.
Наступило неловкое молчание. Стук дождя по стеклам как будто усилился. Ветер то налетал, то стихал.
Тень неудовольствия, пробежавшая по лицу Мартини, не осталась незамеченной Висконти.
— Может показаться, что мы живем в стране чудес, а на самом деле все, что нас окружает в Долине Новой Жизни, логически вытекает из тех завоеваний науки, которыми ознаменовались конец прошлого столетия и начало нынешнего, — заговорил он. — Другой вопрос, когда все эти открытия были бы сделаны в старом мире? Войны, бедствия, болезни и лишения мешают там быстрому прогрессу. Там развитие идет по волнообразной кривой, то кверху, то книзу, достигнутое вчера — разрушается сегодня, завтра история начинается снова. Человечество топчется на месте.
— А вы находите, что здесь, в Долине, людям открыта другая дорога? Разве здесь не намечаются уже теперь признаки великого раскола? — хмуро сказал Мартини.
— Люди — везде люди. Я считаю, полного согласия и не должно быть, заметил Висконти.
— Однако, Макс Куинслей думал иначе, пуская в ход свои внушители и коверкая души своих верноподданных, созданных в инкубаториях.
— А мы их освобождаем. Посмотрите на эту молодую пару. Мей и Милли, пользуясь тем, что их старшие собеседники занялись «умным разговором», перекидывались между собой какими-то фразами; лица их говорили, что им очень весело и что они весьма довольны друг другом.
— Не знаю, что им будет полезнее, полное закрепощение или свобода? Кто истинный их благодетель — Макс Куинслей или Роберт Куинслей? — пробурчал Мартини, посматривая ревнивыми глазами на молодую пару.
Мартини получил приглашение от Блэкнайта провести у него вечер в дружеской компании.
Было уже около десяти часов. Человеческий муравейник Высокой Долины жил не прекращающейся ни на минуту работой. Стук машин, свистки, топот ног, голоса людей — весь этот неумолчный хаос звуков наполнял воздух, как рокот морских волн во время прибоя.
Бесчисленные электрические фонари заливали громадную площадь ровным, спокойным светом. Окружающие дома сверкали бесконечными линиями окон.
Мартини шел мимо строящейся мастерской. Он остановился, чтобы пропустить мимо себя подходящую смену рабочих. Они двигались, как всегда, колонной, по-военному.
«Какая поразительная перемена! — думал маленький итальянец. — Эти люди, молчаливые, сдержанные, даже суровые, теперь наперерыв болтают между собой, и шутки их возбуждают громкий, раскатистый смех. Интересно, как такая перемена могла отозваться на производительности труда?»
Так как Мартини запаздывал, он не стал продолжать дальше свои наблюдения, а поторопился перейти площадь, на которой уже разбивали парк, и стал подниматься по ступеням лестницы. Хозяин дома пошел к нему навстречу.
— Синьор Мартини, мы боялись, что вы не придете. Вы видите, у меня собралось небольшое, но веселое общество.
За столом, ярко освещенным люстрой, сидели четыре человека. Это были все старые знакомые — Христиансен, Ямомото, Висконти и Чартней. Еще один гость стоял несколько в стороне. Мартини поздоровался с каждым из сидящих, причем присутствие здесь Чартнея несколько удивило его.
