Эпилог
(Десять месяцев спустя)
Ярославичев стоял на самом верху Боровицкой башни, в проеме башенной двери и смотрел вниз, на Соборную площадь. Там, напротив трибун, выстроенных у Грановитой палаты, выравнивались строгие шпалеры Преображенского, Семеновского и Измайловского полков, а чуть поодаль цокал подковами по брусчатке эскадрон кавалергардов в новеньких, с иголочки мундирах. По идее, Дмитрий Иванович Ярославичев должен был сейчас находиться у себя в кабинете, в Большом Кремлевском дворце и готовиться к церемонии коронации. А вместо этого человек, которому спустя три часа предстояло стать новым русским императором, стоял в одиночестве на самой верхотуре и смотрел на Кремль.
— Что с тобой, Дмитрий?
Ярославичев оглянулся:
— Здравствуй, Ирина.
Тучина, так внезапно и незаметно появившаяся на башне, подошла ближе и с тревогой заглянула ему в глаза.
— Что-то случилось?
— С чего ты взяла?
Тучина пожала плечами:
— Ну, не знаю, просто вся охрана стоит на ушах. Этот мальчик, Филипп Гранин, гоняет своих ребят, как драных котов, пытаясь выяснить, как и куда ты мог исчезнуть.
Ярославичев усмехнулся:
— Я путешествовал по здешним катакомбам еще тогда, когда эта крепость была раза в два меньше, а ее стены были сложены из белого камня. «Москва Белокаменная» — это из тех времен, дорогая.
Тучина удивленно воззрилась на него:
— Ты хочешь сказать…
Ярославичев рассмеялся:
— Да нет, я никогда не был русским царем. ТОГДА я числился итальянцем. Просто для производства крупных работ русские всегда приглашали лучших специалистов со всего мира, а в то время лучшими каменщиками считались итальянцы…
Они помолчали, потом Ярославичев негромко спросил:
— Как дела в университете?
Тучина очнулась от размышлений и усмехнулась.
— Кембридж снова прислал предложение об обмене студентами.
— Который раз по счету?
— Двенадцатый.
Ярославичев качнул головой:
— Настырные. Оксфорд, насколько мне помнится, остановился на семи, Сорбонна — на восьми, а Гарвард и Йель подвели черту на десятом…
Внизу грянул военный оркестр. Трибуны уже практически заполнились народом. Ярославичев вздохнул:
— Ладно, Ирина, пошли. Не хватало еще, чтобы я опоздал на собственную коронацию. И так уже «свободная» пресса обвиняет меня во всех смертных грехах.
Тучина опять усмехнулась.
— Потерпишь. Во всяком случае, после того как ты выволок из этих катакомб на свет божий и представил Земскому Собору византийскую библиотеку, привезенную в Россию царевной Софьей, которую все здесь отчего-то называют библиотекой Ивана Грозного, никто больше не сомневается, что ты как минимум имеешь отношение к роду Рюрика. — Ирина вдруг остановилась. — Слушай, а может, ты действительно имеешь? Почему ты назначил коронацию именно на семнадцатое июля?
Ярославичев иронически улыбнулся:
— Ирина, ты же прекрасно знаешь, что люди привержены символам. А коронация нового императора в день убийства последнего царя из рода Романовых задает очень сильный символизм всему моему последующему правлению. Люди будут попеременно толковать это то как добрую, то как плохую примету. Так почему бы мне не доставить им удовольствие, дав такую славную игрушку?
Тучина покачала головой:
— Меня всегда удивляла в тебе эта безумная смесь сентиментальности и цинизма, Дмитрий.
И они пошли вниз по ступеням башенной лестницы…
