Девятнадцатого сентября, в понедельник, ближе к вечеру, усталый Младший вернулся домой из поездки в Корте-Мадеру, округ на другой стороне Залива, где обнаружился еще один Бартоломью. Поездка, так же как и все предыдущие, закончилась ничем, постоянные неудачи вгоняли в депрессию, и Младший попытался найти убежище в медитации.
В спальне, раздевшись до трусов, он бросил на пол подушку с шелковым чехлом, набитую гусиным пухом, сел на нее, принял позу лотоса: спина прямая, ноги перекрещены, руки положены ладонями вверх.
— Один час, — объявил он, установив предельный срок, с тем чтобы через шестьдесят минут внутренний будильник вывел его из транса.
Закрыв глаза, он сразу увидел кеглю для боулинга, остаточный образ тех дней, когда приходилось представлять себе какой-то предмет. В течение минуты избавился от кегли, наполнив сознание бестелесной, беззвучной, успокаивающей, белой пустотой.
Белой. Пустотой.
Какое-то время спустя в идеальную тишину ворвался голос. Боба Чикейна. Его инструктора.
Боб мягко рекомендовал ему постепенно выходить из глубокого транса, выходить, выходить, выходить…
Конечно, то было воспоминание, не реальный голос. Даже после того, как Младший освоил медитацию, сознание сопротивлялось блаженному забвению, пыталось сорвать его слуховыми или визуальными воспоминаниями.
Используя все свои внутренние ресурсы, не такие уж малые, Младший сконцентрировался на том, чтобы заглушить фантомный голос Чикейна. И поначалу голос глохнул, глохнул, глохнул, но вскоре зазвучал все громче, настойчивее.
Паря в белой пустоте, Младший почувствовал давление на глаза, потом начались визуальные галлюцинации, потревожившие его глубокий внутренний покой. Он чувствовал, как кто-то пытается разлепить его веки. Обеспокоенное лицо Боба Чикейна (острые, лисьи черты, курчавые черные волосы, длинные, свисающие усы) возникло в нескольких дюймах от его глаз.
Он предположил, что Чикейн ему только чудится.
Скоро понял, что предположение неверно. Потому что инструктор пытался распрямить его ноги, скрещенные в позе лотоса, и белая пустота в сознании начала наполняться болью, острой болью.
Болело все тело, от шеи до девяти пальцев на ногах. Особенно бедра, их рвало раскаленными клещами.
Чикейн был не один. За его спиной суетился Спарки Вокс, техник-смотритель дома. В свои семьдесят два года подвижностью он не уступал мартышке, не шел, а подпрыгивал от распиравшей его энергии.
— Я надеюсь, что поступил правильно, впустив его в квартиру, мистер Каин, — затараторил Спарки. — Он сказал, что дело не терпит отлагательства.
Распрямив ноги Младшего, Чикейн уложил его на спину и начал энергично массировать бедра и голени.
— Очень сильные судороги, — пояснил он.
Младший почувствовал, что из правого уголка рта течет слюна. С трудом поднял трясущуюся руку, чтобы вытереть ее.
Вероятно, слюна текла давно. На подбородке и шее вытекшая раньше слюна засохла и образовала корочку.
— Когда вы не ответили на звонок, я сразу понял, что произошло, — сказал Чикейн Младшему.
Потом что-то добавил, повернувшись к Спарки, и тот выкатился из комнаты.
От боли Младший не мог ни говорить, ни стонать. Вся слюна выливалась изо рта, так что пересохшее горло резало, как ножом. В глотку словно насыпали бритвенных лезвий. Дышал он, как выброшенная на берег рыба.
Массаж только начал приносить хоть какое-то облегчение, когда Спарки вернулся с шестью резиновыми мешочками, набитыми льдом.
— Это все, что было в аптеке.
Чикейн разложил мешочки по бедрам Младшего.
— Сильные судороги вызывают воспаление. Лед будем чередовать с массажем, пока худшее не останется позади.
Худшее, однако, еще не наступило.
Теперь Младший уже понимал, что пробыл в трансе никак не меньше восемнадцати часов. В позу лотоса он сел в понедельник, в пять вечера, а Боб Чикейн пришел на их обычное занятие во вторник, к одиннадцати утра.
— Медитация сосредоточения без визуализации удается вам лучше, чем всем моим ученикам, лучше, чем мне. Вот почему вы никогда не должны входить в транс без должного надзора, — отчитывал Чикейн Младшего. — В крайнем случае, в самом крайнем случае, вы должны использовать электронный медитационный таймер. Что-то я его здесь не вижу. Есть у вас таймер?
Младший виновато помотал головой.
— Это плохо. И пользы от медитационного марафона нет никакой. Двадцати минут вполне достаточно. Полчаса — это максимум. Вы понадеялись на внутренние часы, не так ли?
Но прежде чем Младший успел кивнуть, пришел черед худшего: начались позывы на мочеиспускание.
Он уже успел поблагодарить судьбу за то, что не обмочился во время длительного транса. Теперь он думал о том, что лучше было бы обмочиться, чем испытывать такую жуткую боль.
— О боже, — простонал Чикейн, когда он и Спарки понесли Младшего в ванную.
Ему ужасно, ужасно, ужасно хотелось облегчиться, но он не мог выдавить из себя ни капли. На более чем восемнадцать часов естественный процесс мочеиспускания был прерван медитацией сосредоточения. И теперь канал, ведущий из хранилища золотистой жидкости, словно закупорили. Всякий раз, когда Младший пытался потужиться, его сотрясал новый, еще более сильный спазм. Ему казалось, что «Озеро Мид»[51] заполнило его растянувшийся мочевой пузырь, тогда как в мочеиспускательном канале возвели дамбу Боулдера[52].
За всю свою жизнь Младший не испытывал такой боли, никого перед этим не убив.
* * *
Не желая уходить, не убедившись, что его ученику более не угрожает ни физическая, ни эмоциональная, ни психологическая опасность, Боб Чикейн оставался в квартире Младшего до половины четвертого. А уходя, поделился с ним плохой новостью:
— Я не могу оставить вас в списке своих учеников. Извините, но вы мне не по зубам. Очень уж вы увлекающийся. Что женщинами, что искусством, что телефонными справочниками… теперь вот медитацией. Я не могу удерживать вас в рамках. Извините. Удачи вам.
Оставшись один, Младший сел за стол с полным кофейником и шоколадным тортом «Сара Ли»[53].
После того, как дамба Боулдера рухнула и Младшему таки удалось слить «Озеро Мид», Чикейн порекомендовал принять большую дозу кофеина и сахара, чтобы предотвратить маловероятный, но возможный спонтанный переход в состояние транса. «Вообще-то после столь длительной медитации спать вам еще долго не захочется», — предупредил его Чикейн.
И действительно. Несмотря на слабость и ломоту в теле, Младший чувствовал себя на удивление бодрым.
Голова работала, как часы, так что пришло время серьезно подумать о сложившейся ситуации и о будущем. Самосовершенствование оставалось конечной целью, но следовало не распыляться по мелочам, а сосредоточить усилия на главных направлениях.
