— Тогда пойдем скорее, — пробормотал Артем. — Что-то со мной неладное творится… Засыпаю стоя… Как в ту ночь, когда Адракс ушел от нас…
— Стойте! — раздался сзади голос Калеки. — Для того, чтобы войти под эти своды, надо сначала испросить разрешения.
Артем растерянно оглянулся. Отрешенное лицо Калеки было устремлено на истукана. Свернутая в кольцо веревка висела у него на плече, зато мешок, в который они перед этим сложили мясо оленя, отсутствовал.
— Ты почему бросил мешок? — еле ворочая языком, спросил Артем. — Вы что, все с ума посходили?
Калека медленно перевел на него мутный тяжелый взгляд и сказал с расстановкой:
— Еда нам больше не понадобится.
Необоримая апатия овладела Артемом. Болезненный гул наполнил его голову. Как бы со стороны он видел, как Калека, низко наклонившись, вяжет веревкой его руки. Мир вокруг стал хрустальным, распался на множество по-разному отливающих граней. В воздухе сгустились какие-то сумеречные тени. Казалось, души бессчетного количества воинов, навечно брошенных здесь без погребения, снова поднялись для штурма невидимого и непреодолимого рубежа. Все здесь: и земля, и камень, было круто замешано на крови. Каждый шаг грозил смертью, в вдох — безумием.
В глубине арки обозначилась вдруг неизвестно откуда взявшаяся фигура всадника. Почва содрогнулась от тяжелого мерного топота.
Узкое, бледное, как мрамор, лицо всадника можно было бы назвать прекрасным, если бы только не эти жуткие, ничего не выражающие глаза, похожие на тускло поблескивающие бронестекла боевой машины. Роскошные одежды, в которые он был облачен, когда-то, очевидно, предназначались для сражения, но теперь имели скорее церемониальный характер. На боку висел клинок, точно такой же, каким Адракс кромсал мрызлов.
Его рослый, пятнистый, как леопард, скакун выглядел не менее примечательно. Лошадь он напоминал разве что круглыми копытами, высокими ногами да жесткой короткой гривой. Все остальное: тяжелая клиновидная голова, заканчивающаяся свиным (или сатанинским) рылом, свирепые красные глаза, клыки, похожие на две пары кинжалов, могучий загривок, прикрывающий седока не хуже любого щита — могли принадлежать только матерому кабану-секачу, вепрю размером с жеребца.
— Приветствую тебя, дочь моя, — глухо и невыразительно произнес всадник, тесня Надежду своим страховидным скакуном. — Твое возвращение в страну предков затянулось. Ради встречи с тобой я надел древние доспехи и оскорбил седлом и сбруей это благородное существо. Однако все мои старания угодить тебе едва не оказались напрасными. Черепаха добралась бы сюда быстрее, чем ты. Тебя способно было задержать самое ничтожное препятствие. Там, где следовало идти напролом, ты искала обходные пути. Ты бесчестишь род максаров.
— Значит, это ты — мой отец. — Надежда отступила всего на шаг. — Давненько мы не виделись. Но ответ перед тобой я буду держать только после того, как получу все то, что по праву рождения принадлежит максару, в том числе и его оружие.
— Твое родовое оружие было доверено вот этому ничтожеству. — Всадник направил скакуна на Калеку. — Где оно, подлый пес?
— Прости меня. — Калека низко опустил голову, словно подставляя шею под удар клинка. — Его похитил человек по имени Адракс.
— А известно тебе, кто он такой на самом деле?
— Нет.
— Именно Адракса ты должен был убить этим клинком, поскольку другим оружием его убить почти невозможно. Он мой родной отец и злейший враг. Я был ненамного старше ее, — всадник указал на Надежду, — когда впервые сразился с ним. Наши схватки и наши раны невозможно сосчитать, точно так же, как и число воинов, погибших в этой распре. Лишившись клинка и всех своих сторонников, он бежал в неизвестном направлении, прихватив мою дочь, из которой со временем собирался воспитать мстителя. Ты, лучшее создание моих рук, мой самый верный слуга и самый умелый воин, должен был найти и убить Адракса. И что же из этого вышло?
— Я не смею оправдываться. Адракс победил меня не силой, а хитростью. Максар, даже лишенный своего оружия, неуязвим перед любым врагом. Победить максара может только максар, — смиренно ответил Калека.
— Молчи! — впервые всадник повысил голос. — Ты опозорил меня. Ты не исполнил мою волю. Знаешь, какая кара тебя ждет за это?
— Я готов принять смерть.
— Смерть? — Всадник глумливо расхохотался. — Сейчас ты попираешь ногами кости великих воинов, без числа полегших здесь в самые разные эпохи. Весь этот край дышит смертью. Одной больше, одной меньше — какая разница. Ничего не изменится. Не надейся на мое снисхождение, подлая тварь. Не смерть тебя ждет, а перевоплощение. И я сам позабочусь, чтобы ты обрел тот облик, которого заслуживаешь.
Калека покорно кивнул, а всадник уже подъезжал к связанному по рукам и ногам Артему.
— А это что еще за чудо? — процедил он сквозь зубы. — Откуда могло взяться в наших краях такое существо? Я повидал немало самых разных стран, но никогда не встречал ничего подобного. С виду он самый обычный человек, но меня не обманешь… Издалека к нам залетела эта птичка. Мне не терпится поглубже проникнуть в его мозг. На частички разобрать тело. Давно мне не попадал в руки свеженький материал.
— Отец! — крикнула Надежда. — Не смей его трогать! Я люблю этого человека!
— Ты ошибаешься, дочка. Максар никого не способен любить, кроме себя самого. Ты слишком долго жила среди чужих людей. Они испортили тебя. Теперь всему придется учиться сызнова. Сейчас ты сырая глина, и еще неизвестно, что из нее получится. Максар рождается дважды. Сначала из чресел матери, а потом под ножом великого, разбирающегося в своем деле потрошителя. Поэтому молчи и не смей возражать мне… Впрочем, возможно, я отдам тебе этого человека. Но не сразу. Прежде ты должна стать другой. Совсем другой.
Калека легко взвалил на плечо одеревеневшее тело Артема, в котором продолжало биться сердце, но уже угасла гордая человеческая душа, бледный всадник одним рывком забросил Надежду на загривок вепря — и они двинулись в глубь Страны Максаров.
Никогда до этого — ни в колодках каторжника, ни в тюремной камере, ни в солдатском строю — Артем не ощущал себя рабом и не знал, каким сладостным может быть это чувство. Отродясь еще он не испытывал такого покоя и умиротворения. Сейчас он думал как раб, дышал как раб, глядел на мир глазами раба и не стыдился своей участи. Да, велика была власть максаров над всеми разумными и неразумными тварями — даже не прикоснувшись пальцем к оружию, они легко валили любого из них к своим ногам.
Раскинувшаяся кругом равнина уже не казалась Артему такой унылой и однообразной. Окружающий пейзаж он воспринимал чужим зрением, через чужую память. Каждый камень, каждый холм, каждая рытвина имели здесь свою историю. Вот эта ржавая труха была когда-то могучей боевой машиной, вот этот ров некогда переполняла кровь, а вот здесь долго шевелилась земля над могилой, в которой были заживо погребены тысячи пленников. С торжеством он взирал на кости врагов и без сожаления — на надгробья соратников. На этой равнине никогда не росли злаки и не паслись стада — испокон веков ее засевали только костями и топтали копытами бешеных скакунов.
