На мое плечо легла рука.
— Пойдем, Петька, — тихо сказал Тимур. — Она нас догонит.
Я повернулся и пошел за ним. Мы дошли до машины молча. Тимур сел за руль, я забрался на сиденье рядом. И, только закрыв дверь, Тимур произнес:
— Я идиот.
Я посмотрел на него, ожидая продолжения, но Тимур молчал. Мы еще долго сидели молча, и, только когда из леса раздалась краткая очередь, Тимур спросил:
— Ты тоже не понял, как он нас обманул? — И без интонаций продолжил: — Садист. Палач. Бывший медик. Уговорил привязать себя вниз головой и тут же спокойно умер от своего инсульта.
* * *
Анка дернула дверцу и плюхнулась на сиденье рядом — бледная, дрожащая и холодная, подавленная маленькая девочка. Липкой ладошкой она крепко-крепко сжала мою руку и беззвучно уткнулась в плечо.
Вдалеке за деревьями с шумом пронеслась ярко раскрашенная машина.
— А вот и полиция, — кивнул Тимур.
Он вынул из аптечки последний тюбик обезболивающего, а потом завел мотор. Джип выехал на шоссе.
— Куда теперь? — спросил я.
— Пашку хоронить… — Тимур хмуро деловито глянул в окошко заднего вида и набрал скорость.
Некоторое время мы ехали молча, а за окном мелькали то холмы, то эвкалиптовые леса, а затем начался горный серпантин. Вдруг сзади раздался вой сирен. Я обернулся — за нами летела полицейская машина. Теперь я ее разглядел: такой же ободранный сельский джип, только с мигалками.
— Рюкзак бросить, он нам больше не понадобится, — негромко скомандовал Тимур. — Кидайте к Пашке на заднее сиденье. Ремень автомата на шею.
Ремень безопасности проверить: чтоб его не было, об нигде не цеплялся. Руку на кнопку возврата.
— Есть, — сказал я.
— Есть, — сказала Анка.
— Ждите команды, — произнес Тимур. — Уходить надо красиво.
Машина, взревывая, поднималась все выше по серпантину, и после каждого поворота оказывалось, что полицейский джип нагоняет и нагоняет — мотор у него оказался не в пример сильнее. Вдруг деревья кончились, и слева распахнулся обрыв, на дне которого расстилалась холмистая равнина, поросшая далеким лесом, — я и не заметил, как мы успели забраться так высоко.
— Когда-то я тоже думал, что все смертники — смертники, — загадочно произнес Тимур. — По счету три. Ясно? Начали. Раз… Два…
Он резко повернул руль, и машина вылетела с дороги, на миг зависла в воздухе и начала медленно переворачиваться.
— Три, — сказал Тимур и исчез.
Анка обернулась на Пашку в последний раз и тоже исчезла.
Лобовое стекло полетело мне навстречу, в нем мелькнул далекий лес, и наступила невесомость. Я надавил кнопку на блоке.
* * *
Вывалились мы на маленькую улицу немецкого городка — редкие прохожие с ужасом шарахнулись в стороны.
— Идем, — сказал Тимур, слегка покачнулся и зашагал вперед. Было видно, что идти ему тяжело но он держится.
Я взял ладошку Анки, и мы пошли следом.
— Опять Отто? — спросила Анка.
— Да, — ответил Тимур. — Опять Отто.
— А зачем? — спросил я. — Мы же все сделали?
— Предотвратить, — ответил Тимур. — Последняя миссия — самая короткая, самая безопасная и самая важная.
— А раньше мы что делали?
— Раньше мы останавливали и мстили. Ты хочешь, чтобы фашистского палача Карла Отто Зольдера совсем не было в истории человечества, когда мы вернемся? Тогда убей его.
Тимур свернул на боковую улочку, вошел во двор и остановился перед двухэтажным домом. Из окон выглядывали испуганные соседи и галдели по-немецки, но так неразборчиво, что я не мог ничего понять.
Тимур поднял ствол «узи» в низкое серое небо и дал короткую очередь, строгую и повелительную. А затем высадил ногой хлипкую дверь и вошел внутрь. Здесь висели пеленки и пахло кислятиной. Прямо вглубь уходил длинный коридор со множеством дверей. Некоторые были распахнуты. Из ближайшей на шум высунулась пожилая взволнованная фрау, из дальней — выкатился тряпичный мяч, а следом за ним выполз в коридор маленький карапуз, но чьи-то руки его тут же утащили обратно, захлопнув дверь, а мяч остался,
Тимур, держа «узи» наперевес, деловито пошел вдоль коридора, пиная ногой двери. Двери распахивались, и он заглядывал на миг внутрь, а затем шел дальше. Мы шли следом. Одна из дверей открылась, туда высунулась любопытная голова белобрысого паренька лет двенадцати.
И я сразу узнал этот взгляд, эти припухшие щечки, узко посаженные глаза и злой изгиб маленького рта. Тимур тоже узнал. Он крепко схватил пацана за ухо трехпалой рукой и поволок по коридору, не обращая внимания на вопли, а после того, как маленький Отто наступил на тряпичный мяч и споткнулся, — просто волок его вперед, как мясо.
В конце коридора обнаружилась большая вонючая кухня. Ее распахнутая дверь вела на улицу — если здесь кто-то и был, то они уже разбежались.
Тимур швырнул Отто в угол и прижал ногой.
— Петька, дай вон ту канистру!
— Зачем? — спросил я.
— За Пашку. За СССР. За Германию. За маленькую Анку. Раньше начнем — раньше закончим.
— Тимур, но… — вступилась Анка, но Тимур не дал ей договорить.
— Канистру, Петька! — рявкнул он. — Ту, что справа, там больше.
Я молча подал ему канистру, и Тимур стал лить желтую вонючую струю — то ли керосин, то ли бензин — на белобрысую голову, куртку и штанишки визжащего Отто.
— Вторую канистру! — жестко приказал Тимур.
Я подал вторую, Тимур вылил и ее.
— Спички! — скомандовал он. — На плите должны быть. Или рядом на жестянке. Что ты копаешься, Петька! Давай…
Он отошел на шаг, пинком отбросил верещащего Отто, чиркнул спичкой и кинул ее вперед. Навстречу рванулось пламя, и мальчишка тут же превратился в горящий факел, крутящийся по полу в агонии.
— За Пашку, — сказал Тимур. — За то, чтоб никогда не было войны. Сгори в аду, будущий анфюрер.
— Жесть, — осуждающе произнесла Анка и отвернулась.
— Наше дело правое, — отрезал Тимур.
— Коза ностра правая, — зло пробурчала Анка.
— Чего? — удивился я.
— Коза ностра в переводе — наше дело. Не знал?
— Хватит! — оборвал Тимур. — Дома отворчишься. Нам надо закончить.
Факел тем временем последний раз плюнул искрами и погас — похоже, жидкость слишком быстро выгорела. Обожженный мальчик теперь казался еще более тощим и жалким. Лицо его почернело и скорчилось так, что я не смог разглядеть, открыты ли его глаза. Похоже, он был без сознания, мелко дрожал и подергивал конечностями.
— Жесть… — снова произнесла Анка. — Он же еще ничего не сделал!
— Он сделает, Анка, поверь. Этот — сделает.
— Можно было просто застрелить…
