Ну а как насчет Адама и Одноухого? Судя по их разговору, они участвовали в сборище на площади у пристаней, а это означало, что оба они — члены пролетарской партии. Как там ее назвал этот молодой провокатор? «Дом Кловиса», вот как.
Но если считать Адама и Одноухого репрезентативными образчиками, следовательно, Дом Кловиса был организацией, разделенной внутри себя. Похоже, в партии существовало две фракции. Одна из них поддерживала… как его звали, этого желторотого оратора? А вторую возглавлял Пересмешник, кто бы он такой ни был. Две типичные фракции. Одна состояла из непротивленцев, вторая из поборников применения силы. Речь и меч.
Так… И все-таки зачем это Большому Тому вдруг резко понадобилось искать место слуги? Решил подняться на ступень вверх по социальной лестнице? Да нет, на карьериста он явно не смахивал. Думал огрести жалованье побольше? Тоже вряд ли — судя по его одежде, он не прозябал в нищете.
Не затем ли, чтобы шпионить за Родом?
Род перевернулся на бок. Не исключено, что Том был одним из видных участников здешнего революционного движения. Но с чего бы Дому Кловиса шпионить за Родом? Не могли же они его в чем-то заподозрить? Или могли?
Если Веке не ошибался, если Дом поддерживали извне, тогда революционеры действительно могли что-то такое заметить — а вот как, об этом можно было только гадать.
А может быть, у Рода просто обострилась хроническая паранойя?
Он окончательно проснулся. Мышцы напряглись. Род вздохнул и слез с кровати, понимая, что больше не заснет. Лучше перезарядить Векса да поговорить с ним по душам. Роду сейчас до зарезу была необходима электронная объективность робота — своей у него почти не осталось.
Род приподнял ржавую задвижку, и Большой Том пошевелился и проснулся:
— Господин? Куда это вы?
— Да я что-то насчет коня своего забеспокоился, Большой Том. Схожу на конюшню да посмотрю, задали ли ему корма, как я велел А ты спи.
Большой Том на миг задержал на Роде полусонный взгляд.
— Вы такой заботливый, господин. — С этими словами он повернулся на бок и опустил голову на свернутый плащ, служивший ему подушкой. — Это надо же — так за конягу переживать, — пробормотал он и снова захрапел.
Род усмехнулся и вышел из комнаты.
В нескольких шагах обнаружилась лестница — грязная и скользкая, однако, спустившись по ней, до конюшни можно было добраться быстрее, чем воспользовавшись парадным входом.
Дверью, что выводила во двор, явно пользовались нечасто. Когда Род приоткрыл ее, она застонала, словно жаба, мающаяся в жаркий день на солнце.
Постоялый двор был залит мягким золотистым светом трех лун. Самая большая из них лишь немного уступала размерами терранской луне, но располагалась значительно ближе к планете. Ее диск заполнял тридцать градусов небосвода. Похоже, она всегда пребывала в фазе полнолуния.
— Славная планетка для влюбленных, — мечтательно проговорил Род. Он смотрел на луну и потому не заметил обрывка серой бечевки, протянутой чуть выше ступеньки крыльца. Род запнулся.
Он раскинул руки и выставил их перед собой, дабы смягчить падение. Что-то тяжелое стукнуло его по затылку, и мир растворился в облаке искр.
Очнулся он неизвестно где. Полумрак. Красноватый тусклый свет. Пульсирующая боль в затылке. Что-то холодное и мокрое скользнуло по лицу. Род поежился и очнулся окончательно.
Он лежал на спине, над ним нависал сводчатый известняковый потолок, испещренный пятнами отраженного света. Шершавые известняковые колонны тянулись от потолка к зеленому ковру, словно сталактиты соединялись со сталагмитами. Зеленый ковер растекался во все стороны не меньше чем на милю. Свет, казалось, лился отовсюду — танцующий, колеблющийся, и его блики исполняли на потолке замысловатый танец.
Род лежал на ковре. Он ощущал его спиной — холодный, упругий, сырой… Мох толщиной в три дюйма. Род попытался вытянуть руку и потрогать мох, но обнаружил, что не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Приподнял голову, поискал взглядом путы, но не увидел даже тончайшей ниточки, которая бы связывала его.
Он тряхнул головой, пытаясь прогнать боль, которая мешала ему соображать.
— Векс, — морщась, проговорил он. — Где я?
Ответа не последовало.
Род прикусил губу.
— Ну, давай, железный конь! Что у тебя там, переключатель отказал?
Переключатель…
У Векса ведь случился очередной припадок! И Род направлялся к нему, чтобы перезарядить робота.
Значит, он предоставлен сам себе.
Он вздохнул и опустил голову на ковер зеленого мха.
Где-то справа послышалось пение. Род повернул голову в ту сторону.
В каменном круге мерцал огонь. Над очагом возвышалась тренога, а на ней — котел, накрытый крышкой. Котел весело побулькивал. Из отверстия в его крышке тянулась трубка. Капли воды стекали по ней в ковшик.
Примитивный перегонный аппарат.
А рядом — самогонщик ростом футов в восемнадцать, широкоплечий и крепкий, в дублете и лосинах. Лицо у самогонщика было круглое и приветливое, глаза — зеленые, с озорными огоньками, нос приплюснутый, а рот — широкий, улыбчивый. На голове у него красовалась самая что ни на есть робингудовская шапочка с алым пером.
Взгляд зеленых глаз устремился к Роду.
— Ба! — воскликнул коротышка раскатистым баритоном. — Ты очнулся, чародей!
Род поморщился:
— Чародей? Я вовсе не чародей!
— Ну да, — хмыкнул коротышка. — Не чародей. Являешься на падучей звезде, с конем, сделанным из холодного железа…
— Минуточку, минуточку, — прервал его Род. — С чего ты взял, что мой конь — из холодного железа?
— Мы — Маленький Народец, — как ни в чем не бывало сообщил коротышка. — Мы живем под дубами, осинами и терновыми кустами, наши стихии — дерево, воздух и почва. А те, что владеют холодным железом, хотят погубить наши леса. Холодное железо — это знак тех, кому мы ненавистны, и потому нам ли не знать холодного железа, в какие бы наряды оно ни рядилось. — Он отвернулся к котлу, поднял крышку и взглянул на варево. — Ну и потом… ты умеешь слышать то, о чем говорится в доброй полумиле от тебя, твой конь способен скакать бесшумно как ветер и быстрее сокола, если потребуется. И ты не чародей, да?
Род покачал головой:
— Нет, не чародей. Я пользуюсь наукой, а не колдовством.
— Конечно, — понимающе кивнул коротышка. — «Как розу ни зови…» О нет, ты — чародей, и об этом ведает всякий и каждый вдоль и поперек в Грамерае!
— В Грамерае? Это еще что такое?
Коротышка изумленно вытаращил глаза:
— Как — что? Это наш мир, чародей! Тот мир, в котором мы живем, земля между четырьмя морями, царство королевы Катарины!
