— Легенда… — Квотерблад захрипел, но не сделал даже попытки освободиться.
— Что? Легенда? — Артур Барбридж несколько раз так тряхнул капитана, что у того голова замоталась из стороны в сторону. — А почему же тогда…
— Отпусти меня, идиот! — И прежде чем до Барбриджа дошел смысл и тон этих слов, он увидел свой собственный пистолет в руке Квотерблада и почувствовал боль от ствола, упершегося под ребра. — Быстро! Сядь на место.
Молодой человек покосился на дверь. Хмыкнул.
— Ладно. А дальше что?
Теперь собеседников вновь разделял стол.
— Посмотрим. — Капитан щелкнул предохранителем и передернул затвор. — Надо же, и патрон в патроннике…
Артур Барбридж довольно спокойно ждал продолжения, но Квотерблад заговорил совсем о другом:
— Я не знаю, что произошло. Мы сами сделали этот чертов Золотой Шар. И подбросили, как приманку для сталкеров. Но… Возможно, Зона действительно превратила его во что-то. Сама. Сотворила нам подарок — нечто, воплощающее мечты в реальность.
— Зачем?
— Глупый вопрос. Это же все-таки Зона.
Артур Барбридж по-мальчишески облизнул губы:
— Я не хотел… Я не думал, что все так получится. Потом он обвел взглядом стены камеры, лампочку под потолком, зарешеченное окно.
— Что же теперь делать?
Капитан Квотреблад поднял пистолет.
— Надо умереть. Понимаешь, сынок? То, что сейчас творятся вокруг, — это твой мир. Он создан Зоной для исполнения желаний — твоих желаний.
— Постойте! Но почему вы уверены, что…
— Я не уверен, — честно признался капитан. — Но попробовать стоит.
Он выстрелил и выпущенная почти в упор свинцовая пуля разнесла Артуру Барбриджу половину черепа. Запахло порохом.
Впрочем, больше ничего не произошло. Все осталось по-прежнему: тюремная камера, стены, засовы, решетка на грязном окне…
Квотерблад подождал немного, пожал плечами — а потом поднес пистолет к виску. Теплая ребристая рукоятка армейского кольта приятно лежала в его ладони.
— Очень жаль.
Капитан выстрелил второй раз.
И снова ничего не изменилось…
Станислав Гимадеев
ДОЛГАЯ ДОРОГА К ЛОГУ
Отсюда, с этой высоты в полтора десятка метров, луна была видна как на ладони. Только изредка, когда высоко в кронах деревьев шелестели порывы ветра, на ее золоченый лик ненадолго наползали уродливые черные фигуры из листьев, ветвей и лиан. Потом ветер стихал, и луна опять представала во всей своей сияющей и таинственной невозмутимости.
Правая ступня затекла, Кандид пошевелился, немного привстал, оседлал ветвь, свесив с нее обе ноги, и снова навалился спиной на теплый шершавый ствол. Сегодня дуновение ветра ощущалось даже здесь, почти у самой земли. Он потянул носом воздух и опять почуял этот запах. Странный запах. Непонятный. И от этого, может быть, даже пугающий. Или это ему только кажется? Ему много чего в последнее время стало казаться… Словно предчувствие надвигается. Слово-то какое всплыло в памяти, надо же! Предчувствие…
Он оторвал взгляд от луны, раздвинул рукой листву и посмотрел в сторону стоянки. От лунного света стоянку отгораживала плотная, тяжелая стена колонии огромных дырчатых папоротников. Тем не менее, в полумраке можно было различить россыпи хижин, густой кустарник и узкие тропинки между ними, полоски изгородей со шкурами и горшками и многочисленные валуны, наверняка еще не остывшие от дневного солнца. Впрочем, они никогда не успевают остыть. По крайней мере, те, что всегда лежат под солнцем. Стоянка уже погрузилась в сон. Скользнув взглядом по хижинам, Кандид заметил только двух дежурных с копьями, лениво бродящих от камня к камню. Да еще на поваленном дереве шел, похоже, очередной совет. Там, на бревне, шевелились двое людей. И еще одна маленькая, щуплая темная фигурка неподвижно сидела прямо на земле, в некотором отдалении от остальных. Неужели безлицый, подумал Кандид. К чему бы это?
Где-то рядом зашуршало. Кандид прислушался, глянул вниз, вдоль ствола, наклонно уходящего в высокие заросли травы, но ничего не заметил. Опять показалось? Зачем это к нам безлицые опять пожаловали, подумал он. Просто так они не приходят. А вдруг это не безлицый, засомневался он и снова, раздвинув ветви, поглядел на поляну. Теперь он увидел, что Рябой встал с дерева и размахивает руками, расхаживая перед сидящим на земле. Нет, все-таки это был безлицый — руки у него были тонкие и очень длинные, как у всех безлицых. С дерева вскочил еще кто-то, безлицый же ничуть не изменил своей позы: как сидел столбиком, так и остался сидеть. За спиной отчетливо зашелестело и послышались звуки осыпающейся коры. Кандид обернулся.
Листья разошлись, и показалась взлохмаченная голова Рыжего.
— Я так и знал, что ты здесь, — сообщил Рыжий, забираясь на соседнюю ветвь.
— Ты что, без крючьев забрался? — спросил Кандид.
— Но ты же тоже — без крючьев… — шмыгнул носом Рыжий.
— Так я уже привык, — сказал Кандид. — Крикнуть-то снизу не мог?
— А интересно стало: чего ты тут все время пропадаешь по ночам? Вот и залез.
— Ну и что?
— Ничего… — Рыжий с некоторой опаской покосился вниз. Высоко вообще-то…
— Больше без веревок не залезай, — сказал Кандид. — А то свалишься — я отвечай потом.
— А чего ты тут сидишь-то, Умник? — спросил Рыжий.
— На луну смотрю.
— Все время?
— Угу.
— А зачем ты на нее все время смотришь?
— Думаю…
— Как это так? — Рыжий почесал в затылке. — Смотришь и думаешь? Почему?
Кандид вздохнул и поднял глаза к луне. Как ему объяснить?
— Как тебе объяснить?.. Просто смотрю на нее и думаю. Хорошо думается, понимаешь? Видишь, она какая? Вся такая… ну, такая…
Он не знал, какие можно подобрать слова, чтобы описать луну, и умолк. Рыжий тоже взглянул на желтый диск ночного светила и подтянул коленки к подбородку.
— А о чем ты думаешь. Умник?
— О разном, Рыжий.
— Непонятно, — сказал Рыжий, — Рябой говорит, что думать вредно. И другие тоже говорят…
— Это потому, что они не привыкли.
— А ты?
— А я привык.
— Рябой говорит, голова болит от этого… У тебя разве не болит?
— Я ж говорю: привык. Давно уже не болит. Слушай, Рыжий, спросил вдруг Кандид, — зачем безлицые пожаловали, не знаешь?
Рыжий издал какой-то неопределенный звук и звонко хлопнул себя по лбу.
— Точно! — воскликнул он. — Тебя же Рябой ищет! Я же забыл, что он тебя искал. Никто ведь не знает, что ты сюда, на дерево, лазишь, на луну-то свою глазеть… Только ты не думай, я им не сказал, что ты здесь сидишь! Сам решил сходить, чтобы никто не заметил… Все равно уже спать все легли, а я — сюда.
