Тут я просто разозлился. Это же ясно, куда Мальцев гнет. Уцепится за находку, поднимет ее, как флаг, и опять останется в победителях. А сбои оставит мне — некогда, мол, такой ерундой заниматься.
Но я только буркнул:
— От нас ждут исполнения порученного.
Тут Валя взглянула на часы и спросила, можно ли ей идти, потому что вахта ее закончилась.
— Нет, подождите! — остановил Мальцев. — Расскажите-ка нам о ваших цветочках.
— Да что рассказывать... Я даже названия не знаю. — Валя как будто и сама удивилась неожиданной трудности. — В нашей семье их называли «звездочками». Бабушка мне говорила, что они приносят счастье... Они вообще-то очень капризные. Еще когда жива была мама, я заметила, что чахнуть начали наши «звездочки», как будто вырождаться. Цветки становились мельче, и цвет их стал какой-то желтоватый. А когда я пришла работать в вычислительный центр с установкой «Климат», принесла цветы сюда. Вот как они похорошели, отошли! А цвету сколько! Просто удивительно — земля та же, и вода та же, а не узнать.
— Может, вы их чем-то подкармливаете? — спросил биолог, внимательно присматриваясь к «звездочкам».
— Нет, бабушка говорила — их нельзя подкармливать. Она за ними умела ухаживать. Но даже у бабушки я не видела такого их бурного цветения. Посмотрите, какие сильные стебли! А листья! Сколько жизни, здоровья!
Биолог чувствовал, что все ждут от него какого-то объяснения, но ничего не мог сказать.
— Я не специалист, в ботанике все перезабыл, — сказал наконец он, — но, думаю, не ошибусь, если скажу, что этот вид семейства крестоцветных еще в двадцатом веке считался редчайшим, а в прошлом веке его занесли в атлас исчезнувших растений. Просто удивительно встретить сейчас здесь этот цветок, да еще в таком прекрасном состоянии. Думаю, будет сенсация.
Мальцев положил росточек на ладонь:
— А я не о сенсации думаю. Вот смотрите, этого росточка могло не быть. Он мог исчезнуть, как уже исчезли тысячи других растений, животных, микроорганизмов, а ведь все они были когда-то полноправными формами жизни. Цветок сохранился чудом. Для чего? Подсказать нам, сигнализировать о чем-то значительном, об антигравитации «Веги»? Но тогда разве бесцельным было его существование, чтобы вот так однажды человечество безжалостно вычеркнуло его из списка форм жизни на Земле?
— Что поделаешь, — заметил биолог, — низкая форма живого... Вид не приспособился.
— Дорогой мой, — вежливо, но так, что мне нехорошо стало от его вежливости, сказал Мальцев. — Я глубоко уважаю вашу науку, но могу вам доказать, как дважды-два, что исповедуемая вами теория видов по сути — расистская теория. Организм сложнее — не значит выше. Вам никогда это не приходило в голову?
Есть только одна граница — между живым и неживым. Как только мы начинаем делать градацию живого — этот вид выше, а этот ниже, — мы неизбежно приходим к «суду Линча» и к еврейским погромам, хотя говорим, казалось бы, о далеких вещах: траве, которую разрешено выжечь, вытоптать до конца, каких-нибудь инфузориях, которые допускается утопить в морях нефти...
Валя смотрела на Мальцева широко открытыми глазами.
— Вот вы, представитель высшего на земле вида, — обратился Мальцев к биологу, — вы можете из травы сделать молоко? Не можете. А корова может. Можете вы из углекислого газа произвести кислород? А самый слабенький листочек, травинка, сможет. Посмотрите на солнце не мигая, а потом различите в траве иголку за несколько сотен шагов. Орел это может. Вступите ли вы в рукопашную с существом, в десятки раз сильнее и больше вас, да что там — в десятки! — вот хотя бы с каким-нибудь Ванькой из соседнего подъезда? А простая кошка бесстрашно бросается на любого врага. Удастся ли вам различить один запах из тысячи, почувствовать изменение погоды за сотни километров от дома, месяцами жить без капли воды и пищи? Или, быть может, вы сумеете пробить рукой эту бетонную стену, подобно тому, как слабый росток взламывает асфальт?
Когда я все эти сравнения привожу, я испытываю какой-то панический ужас и угрызение совести за все те бесследно исчезнувшие формы жизни, которые на их месте, в их среде обитания не заменит ничто и никто. Я думаю, самое большое приобретение нашей комиссии — не случайное открытие антигравитации криогенных преобразователей, а вот этот маленький цветочек — воскресший из мертвых житель земли... Ну, меня эта демагогия просто возмутила.
— Хорошо бы еще выяснить, отчего «Вега» сбои дает, — бросил я.
Мальцев хотел что-то сказать, но только махнул рукой и сел перед дисплеем. А дисплей точно заклинило: ряды вырастающих строк, колонки цифр, зигзагом выстраивающиеся, — все подтверждало: «Вега» работает четко.
Поэт жестом остановил Семенову, которая направилась было сдавать вахту сменщице.
— Может, вы забыли что-нибудь сделать из того, что делаете обычно? — спросил он. — Или что-нибудь делали не в том порядке?
Он смотрел на девушку с такой надеждой в глазах, что она невольно остановилась на полдороге и стояла, опустив голову, точно не решаясь сообщить нам о чем-то.
— Ну, что вас беспокоит? — прямо спросил Мальцев. — Не бойтесь, я все грехи отпущу.
— Вообще-то я обычно... если день солнечный... выношу «звездочки» на воздух. Вот сюда, на балкон... Я забыла об этом сказать.
— Вы просто боялись нарушить инструкцию, которая запрещает оставлять аппаратуру без надзора, — сказал Мальцев таким тоном, будто он уже все знал и ждет только признания Вали.
Может быть, он знал, отчего сбои шли? И тут, точно отвечая на мой невысказанный вопрос, Мальцев впервые обратился лично ко мне: чувствовал, откуда тянет сквознячком:
— Следите за дисплеем!
Он подошел к столику с цветами, взял сразу оба горшка и шагнул к балкону. Не сделал он и пары шагов, как я увидел, а биолог, опередив меня, закричал:
— Сбой пошел! Вот он, сбой!
Мальцев ничуть не удивился. Он вернулся к столику, поставил цветы.
И снова проскочил сбой команд!
«Вега» отреагировала, подобно индукционной катушке, из которой сначала вытащили сердечник, а потом снова вставили. И этим сердечником был цветок!
— Вот так, — как о само собой разумеющемся сказал Мальцев.
И тут все вскочили, поднялся такой гвалт, что из мастерских прибежали техники и только добавили шума, когда узнали что к чему. Все хватали горшки с цветами с разных столиков, подбегали к дисплею и убеждались, как четко проходит срыв, сбой работы «Беги», что это не совпадение — система. Биолог нюхал белые крестики цветов, а потом сорвал лист и глубокомысленно стал его жевать. Словом, взрослые люди развлекались как дети.
Я почувствовал себя так, будто у меня за спиной провалилась земля и я это только что обнаружил, спокойненько перед тем занимаясь разными делами на самом краю пропасти.
