Эндера охраняли еще строже, чем остальных ребят. Правда, сам он этого не знал. Его нервная система пришла в полный раздрай, он не мог и не хотел нести дальше свое тяжелое бремя. Несколько дней он провел без сознания.
В себя Эндер пришел, уже когда с мятежом было покончено.
Когда миновало временное заключение ребят, они наконец смогли собраться все вместе и вместе же совершили паломничество в комнату, где под охраной солдат и врачей лежал Эндер. Внешне он выглядел оживленным и даже готовым шутить и смеяться. Но в глубине его глаз Боб увидел такую тоску, не заметить которую было просто невозможно. Победа обошлась Эндеру намного дороже, чем остальным ребятам.
«Дороже, чем мне, – подумал Боб, – хотя я и знал, что делаю, тогда как Эндер и не подозревал о том, что происходит на самом деле. Он терзает себя, а я – встряхнулся и пошел дальше. Может, это потому, что смерть Проныры значит для меня гораздо больше, нежели гибель людей, которых я никогда не видал. Ее я знал, и она продолжает жить в моем сердце. А что про жукеров говорить – я с ними вообще не встречался, так как же я могу о них горевать?»
А вот Эндер на это способен.
После того как ребята посвятили Эндера во все, что случилось на Эросе, пока он спал, Петра нежно погладила его по голове.
– Как ты теперь? – спросила она. – Ты так напугал нас. Ведь нам говорили, что ты сошел с ума, но мы им ответили, что это у них самих крыша поехала.
– Я сошел с ума, – ответил Эндер, – но мне кажется, что я в порядке.
Ребята снова попытались завести болтовню, но тут эмоции взяли верх, и ребята в первый раз в жизни увидели, как Эндер плачет. Боб стоял рядом с ним, когда Эндер протянул руку и обнял его и Петру. Прикосновение руки Виггина, его объятие – всего этого Боб перенести не мог и тоже разрыдался.
– Мне так недоставало вас!.. – прошептал Эндер. – Я страдал, оттого что не мог увидеться с вами.
– Вот и ладно, – ответила Петра, – а то увидел бы, какие мы слабаки. – Она не заплакала, а только поцеловала его в щеку.
– Я вижу, какие вы молодцы, – продолжал Эндер. – И тех, в которых я больше всего нуждался, я эксплуатировал сильнее всего. Никудышно я все спланировал.
– Теперь мы все в порядке, – перебил его Динк. – Ни с кем не произошло ничего такого плохого, чего бы не могло излечить пятисуточное пребывание в полной темноте в разгар военных действий.
– Я ведь уже не ваш командир, верно? – спросил Эндер. – Потому что я больше не желаю никем командовать.
В это Боб мог поверить. И в то, что Эндер никогда не будет больше участвовать в военных действиях. Возможно, в нем еще живы таланты полководца, которые привели его сюда, на Эрос, но они не будут использованы для убийства. И если где-то во Вселенной еще хранится доброта или хотя бы справедливость, Эндер больше никогда не заберет чужую жизнь. Свою квоту он вычерпал с лихвой.
– Ты можешь никем не командовать, – сказал Динк, – но ты навсегда останешься нашим командующим.
Боб сердцем ощутил справедливость этих слов. Среди них нет никого, кто не унесет в своем сердце память об Эндере. Куда бы ни забросила их жизнь и чем бы они ни занялись в будущем.
Но вот чего не могло сделать сердце Боба, так это заставить его самого рассказать друзьям, что на Земле обе противоборствующие стороны требуют, чтобы именно им было передано право на «защиту» несовершеннолетнего Эндера Виггина, чья славная победа над жукерами превратила его во всеобщего идола. Та сторона, которая получит его, приобретет не только отточенный ум военного гения, но и все выгоды от атмосферы обожания, окутывающей его, и от восторгов, которые вызывает одно только его имя в душах людей.
Поэтому когда политические лидеры начали вырабатывать условия мирного договора, они достигли простого и всем понятного компромисса. Все дети из Боевой школы репатриируются домой. Кроме Эндера Виггина.
Эндер Виггин никогда не вернется на Землю. Ни одна партия Земли не должна его использовать. Вот такой компромисс.
А предложил его Локк. Питер. Родной брат Эндера.
Когда Боб узнал об этом, он похолодел. Так же он чувствовал себя, когда думал, что Петра предала Виггина. Это было несправедливо. Так не должно было случиться.
Может, Питер Виггин не хотел, чтобы его брат стал пешкой в руках политиканов? Может быть, он хотел дать Эндеру свободу? А может, он не хотел, чтобы Эндер воспользовался своей популярностью и включился в борьбу за власть? Спасал Питер своего брата или избавлялся от конкурента?
«Когда-нибудь, – думал Боб, – я встречу Питера и узнаю все. И если он предал брата, я его уничтожу».
И когда Боб рыдал в комнате Виггина, то слезы его лились еще и потому, что он знал то, чего не знали остальные. Он плакал потому, что Эндер, как и те солдаты, которые погибли в своих кораблях у далекой планеты, никогда не вернется домой.
– Ладно, – сказал Алай, наконец нарушив молчание. – А что же нам делать? Война с жукерами окончена, на Земле вроде тоже, даже здесь боев больше нет. Что будем делать мы?
– Мы – дети, – сказала Петра. – Нас, вернее всего, пошлют в школу. Таков закон. До семнадцати лет надо ходить в школу.
Все захохотали, и на этот раз смех не перешел в слезы.
Потом в течение нескольких дней они неоднократно виделись друг с другом, пока их не рассадили по разным кораблям – крейсерам и эсминцам – и не отправили на Землю. Боб знал, почему они улетают врозь, – так никому в голову не придет спросить: «А где же Эндер?» Правда, даже если бы Эндер еще до их отъезда узнал, что не вернется на Землю, он вряд ли высказал бы свое мнение по этому поводу.
Елена с трудом сдержала крик радости, когда позвонила сестра Карлотта и спросила, будут ли они с мужем дома примерно через час?
– Я привезу вашего сына, – сказала она.
Николай! Николай! Николай! Елена повторяла это имя много раз – и мысленно, и шепотом. Ее муж чуть ли не танцевал, носясь по дому и приготовляя все к приезду дорогих гостей.
Николай был таким маленьким, когда его забрали от них. Теперь он стал куда старше. Они и представить не могут, через что ему пришлось пройти. Но все это пустяки. Они любят его.
Снова будут учиться понимать Николая. Не позволят прошедшим годам омрачить счастье, которое ждет их впереди.
– Вижу машину! – крикнул Джулиан.
Елена кинулась снимать крышки с блюд. Пусть ее Николай сразу войдет в кухню, наполненную ароматами самых душистых, самых свежих яств, которые напомнят ему дни его детства. Чем бы их ни кормили в космосе, такого там никогда не получишь!
А потом она помчалась к двери и встала рядом со своим мужем, глядя, как сестра Карлотта открывает переднюю пассажирскую дверцу машины.
Но почему она не ехала на заднем сиденье вместе с Николаем?
Не важно. Вот открывается задняя дверца, из машины выходит Николай – такой стройный и такой худощавый. Какой же он высокий! И все-таки видно, что он еще мальчик. Что-то в нем есть совсем детское.
«Беги ко мне, сынок, беги!»
Не бежит. Больше того, обернулся к машине и склонился к сиденью. Наверное, привез подарок…
Нет. Там еще какой-то мальчик.
Куда меньше ростом, чем Николай, а вот лицом похож.
Лицо какое-то слишком изможденное для ребенка такого возраста, но на нем то же мягкое выражение, что и на лице Николая. Николай прямо расплылся в улыбке. А мальчик не улыбается. Держится как-то неуверенно. Скованно.
– Джулиан, – говорит муж.
Почему он произносит собственное имя?
– Наш второй сын, – говорит он. – Они не все умерли, Елена. Один остался в живых.
Надежда когда-либо увидеть тех малюток была глубоко погребена в ее сердце. И открывать дверцу, ведущую туда, было больно. Она вздрогнула, как от внезапного укола.
– Николай встретился с ним в Боевой школе, – говорит ее муж. – Я сказал сестре Карлотте, что, если бы у нас был второй сын, ты назвала бы его Джулианом.
– Значит, ты знал, – шепчет она.
– Прости меня, любимая. Сестра Карлотта еще не была полностью уверена, что он наш. И в том, что он сможет вернуться домой. Я не мог дать тебе надежду только для того, чтобы тут же отнять ее и разбить твое сердце.
– У меня два сына, – говорит она.
– Да, если ты захочешь. У него была очень тяжелая жизнь. Здесь он чужой. Греческого языка не знает. Ему сказали, что он едет к нам на каникулы. Официально он не наш ребенок, а скорее переданный под опеку. Мы можем не брать его, если ты не хочешь, Елена.
– Помолчи, дурачок, – шепнула она, а затем крикнула приближающимся детям: – Вот мои сыновья! Они вернулись домой с войны. Бегите же к своей маме. Я так ждала вас, столько долгих лет!
И они бросились к ней, и она приняла их в объятия. Ее слезы текли по щекам, а руки мужа спокойно и ласково легли на головы детей.
Потом Джулиан заговорил, и Елена узнала слова, едва их услышав. Евангелие от Луки. Муж помнил их лишь в греческом варианте, поэтому Джулиан-младший их не понял. Пустяки. Николай тут же начал переводить их на всеобщий. И тогда Боб повторил их так, как запомнил со слов сестры Карлотты, читавшей ему:
