До пятисотого прыжка Цыпфу осталось совсем немного, но тут барабаны оборвали свою дробь. Умолкли и маримбы, эти ксилофоны Черной Африки.
Лева дышал, как запаленная долгой скачкой лошадь, хорошо еще, что пену изо рта не пускал. У него дрожали не только ноги, но и руки, голова и вообще все нутро. Раз и навсегда он возненавидел все на свете танцы, как народные, так и классические.
Испытание на выносливость выдержали пять человек — один белый и четверо черных. Лева, конечно, проскочил дуриком, но этих четверых можно было смело посылать в космос, спускать в жерло действующего вулкана и безо всякой тренировки выставлять на двенадцатираундовый бой против чемпиона мира по боксу Кассиуса Клея. Еще оставалось неизвестным, в чем именно состоит заключительное испытание, но можно было не сомневаться, что эти четверо в нем не сробеют. Лева вновь тихо запаниковал.
Тем временем колдуны в масках, изображавшие духов смерти, вынесли на середину плаца пять плетеных конусообразных корзин. Горбун исполнил вокруг них довольно непристойный танец, вдоволь повалялся в пыли, а затем с обезьяньими ужимками сорвал крышки.
В наступившей тишине яственно раздалось многоголосое зловещее шипение. Из корзин разом поднялись пять узких змеиных головок. Их пасти были широко раскрыты, демонстрируя ядовитые клыки, а в глазах горела древняя ненависть ко всем двуногим, четырехногим и крылатым тварям. Характерная расцветка змей — темно-бурая спина и грязно-белое брюхо — свидетельствовала о том, что это были так называемые черные мамбы, самые опасные гады саванны, укус которых смертелен даже для зебры.
Замысел устроительницы состязаний стал ясен. Для того чтобы доказать свою смелость, нужно было всего-навсего схватить змею рукой.
Откуда-то вновь появился горбатый колдун. На веревке он тащил лохматую, неказистую собачонку, жалобно скулившую в предчувствии беды. Это была одновременно и жертва богам, и тест на проверку агрессивности змей.
Как ни сопротивлялась бедная псина, но колдун победил — ухватил ее за шкирку и швырнул в сторону змеиной выставки. Собачка ловко приземлилась на лапы и только хотела дать деру, как ближайшая мамба нанесла стремительный, почти неуловимый для человеческого взгляда удар…
Секунд через десять собачка завалилась набок, потом перестал подергиваться кончик ее хвоста, а спустя еще пару минут окончательно стихло и тихое повизгивание. Публика тревожно загудела — как-никак она явилась на свадьбу, а не на поминки.
Никто из участников заключительно тура, в том числе и Лева, не двигался с места. И если на лицах воинов читались признаки растерянности (выйти с голыми руками на змею для арапа было то же самое, что для уроженца Отчины стать на пути несущегося железнодорожного состава), то человек, хорошо знавший Леву, сразу догадался бы, что в его черепной коробке происходит интенсивный умственный процесс.
«В чем же здесь фокус? — думал он. — Не могу поверить, чтобы Анна Петровна хотела моей смерти. Змея может стать безвредной, если израсходует весь запас своего яда. Но опыт с собачкой свидетельствует как раз об обратном. Иногда у змей вырывают ядовитые клыки… Посмотрим повнимательнее… Нет, у всех пяти штук клыки на месте. Что же делать? Соревноваться со змеей в реакции бессмысленно. Я не мангуст. Дудочки для заклинания у меня тоже нет, хотя все это сказки, змеи почти не способны слышать… А если это просто повод прекратить борьбу? Восстановить, так сказать, статус-кво? Хоть бы предупредила заранее, противная старушенция!»
Цыпф оглянулся по сторонам. Анна Петровна почему-то отсутствовала. Исчезла куда-то и Лилечка. Девушка, напоившая Леву водой, делала какие-то жесты, явно провоцирующие его на более близкое знакомство со змеями.
Слово опять взял горбун. В одной руке он держал флягу-колебасу, а в другой
— тонкий, как шило, нож.
Из его речи, чересчур витиеватой для арапа, можно было понять, что испытание будет продолжаться только до тех пор, пока из фляги не вытечет вода. Если за это время ни один из претендентов не попытается доказать свою смелость, все они будут с позором изгнаны прочь, а мудрая Анаун назначит новые состязания, но уже с другим составом участников.
После этого он проткнул колебасу ножом, повесил ее на тотемный столб и вновь смешался с толпой.
И тогда Цыпф заставил свои ноги стронуться с места. Побуждения, двигавшие им, были чрезвычайно просты: если Лилечка действительно любит его, то не допустит такой глупой смерти, а если не любит, тогда и жить не стоит. Еще поплачет она на его могилке! Еще пожалеет о своем коварстве!
Короче говоря, предпринятые Левой отчаянные действия были вовсе не попыткой доказать свою смелость, а актом мести по принципу: вырву себе глаз, чтобы у моей тещи зять кривой был.
Связываться со всеми змеями сразу Лева не собирался и поэтому выбрал самую крайнюю в ряду, да и двигался-то он к ней не по прямой, а по дуге.
Публика заревела, приветствуя Леву. Что ни говори, а смелость среди арапов ценилась почти так же высоко, как и богатство.
Змея, к которой приближался Лева, приняла боевую стойку — передняя часть туловища приподнялась, голова откинулась немного назад, пасть раскрылась.
«Да она меня сама боится, — подумал вдруг Лева. — Это в саванне она хозяйка, а здесь — пленница. Как только я подойду вплотную, она спрячется в корзине. А тогда можно смело хватать ее за основание головы».
Струйка воды, изливающаяся из продырявленной фляги, заметно слабела. Надо было спешить. Лева погрозил змее пальцем и сделал еще один шаг вперед, даже не шаг, а шажок.
Укус в правую руку он почувствовал прежде, чем уловил движение змеи. Все произошло так быстро, что, если бы мамба вздумала ужалить Леву в глаз, он, наверное, не успел бы даже моргнуть.
Он инстинктивно отпрянул назад и тем избежал новой атаки. На тыльной стороне запястья виднелись две аккуратные ранки — одна подле другой.
Ощущая во всем теле быстро нарастающую слабость, Лева двинулся в сторону деревни. Ему хотелось умереть на глазах бессердечной Лилечки. Ему хотелось умереть на глазах у ее подлой бабушки. В свой смертный час ему хотелось слышать их покаянные рыдания.
Нет, он не будет проклинать их. Не стоит предаваться мелочным страстям на пороге вечности. Он великодушно простит их обеих — и тихо скончается. Точно так же поступали благородные рыцари, жертвовавшие жизнью ради прославления имени своей дамы.
Кое-как доковыляв до тотемного столба, Лева ухватился за него и подставил рот под иссякающую струйку воды. Несколько капель попало на язык, но он даже не смог их проглотить — горло словно одеревенело.
