Эриданцы славились щепетильностью в вопросах чести не меньше, чем боевыми талантами. Офицер говорил довольно искренне. Решится ли она ему поверить?
— Зачем это вам?
Сиборг заколебался. Видимо, он сам не знал точного ответа.
— Скажем так — пока я хочу лишь разобраться в ситуации. Я не биолог, но даже мне ясно, что кассуэльские, чугенские и гренволдские инопланетяне внешне не больше отличаются друг от друга физически, чем граждане Объединения — от солдат Лиги. Но, хотя деревья выглядят одинаково, не все они растут в одном лесу. Зная, что флот готовится сделать с Чугеном IV то же самое, что сделал с Домом Кассуэлов, я чувствую в себе некоторый разлад.
— О Господи! Вы не посмеете!
— Лига посмеет, если у нее не будет веских причин передумать. Я надеюсь, что вы сумеете уговорить профессора Элликота, чтобы он предоставил нам эти причины.
Если она в состоянии остановить геноцид, то сделает для этого все, но…
— Почему вы думаете, будто Курт знает что-то такое, что способно помешать плану ваших хозяев?
— Я не уверен в этом, мэм. Но когда вы разговаривали с ним на площади, он упомянул о каких-то секретах. Что это за секреты, мэм? Не могут ли они спасти чугенцев? Возможно, я хватаюсь за соломинку, но не могу сидеть сложа руки. У меня такое чувство, что мы совершаем серьезную ошибку. Если это так и если есть способ ее предотвратить, я хотел бы его знать.
Против такого Джулиана не могла устоять. К тому же ей хотелось еще раз увидеться с Куртом.
— А вдруг ему действительно известно что-то важное? — спросила она.
— Тогда, во имя святого Михаила, мы должны найти способ этим воспользоваться.
— И вы пойдете против своих?
— Честный человек не может сознательно выполнять преступные приказы.
— Вы не ответили, пойдете ли против своих.
— Пока я не знаю, имеем ли мы дело с преступными приказами.
Это был честный ответ — совсем не такой, какой дал бы ей, например, Эрш. Сиборг не уверял ее в том, что если она убедит Курта поделиться своими секретами, хос’киммы будут спасены. Если Сиборг ее обманывает, она ничего не теряет — но если Сиборг заслуживает доверия, а она ему не поверит, хос’киммы теряют многое.
Камера Курта располагалась совсем рядом. Офицер открыл папиллярный замок и, пропустив Джулиану вперед, запер за ними. Так же как Джулиане, тюремной камерой Курту служил кабинет: там лишь заделали единственное окно и поставили на дверь более надежный замок. Вполне достаточно для кратковременного содержания преступников вроде Курта и Джулианы.
Обхватив себя руками, Курт сидел в углу и напевал детскую песенку х’киммов об опасностях, подстерегающих тех, кто отбивается от стаи. Как и на площади в Рассехе, он отозвался, только когда Джулиана перешла на диалект х’киммов.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Джулиана.
— Как любой, кого держат в клетке. Зачем я здесь?
Джулиана рассказала ему о плане Лиги использовать Курта, чтобы понять реморов. Рассмеявшись лающим смехом хос’киммов, он заметил:
— Зря тратят время! Я для них бесполезен.
— Почему? Вам известны какие-нибудь доказательства того, что между реморами и хос’киммами нет никакой связи?
— То, что мне известно, я не мог бы сказать вам, даже если бы вы принадлежали к хос’киммам. Вы шли вместе с нами и понимаете, что есть вещи, известные только старейшинам, и есть — только провидцам. То, что я узнал, — не для вас. — Курт поднял глаза к потолку. — И не для других непосвященных.
Хотя Джулиану такой ответ огорчил, однако он показал, что Курт вполне осознает свое положение. Ни один хос’кимм не был бы на это способен. Значит, что-то от прежнего Элликота в нем все-таки сохранилось. Значит, есть надежда, что он еще придет в себя. И вернется к Джулиане.
— Курт, сейчас не время охранять таинственную религию аборигенов. Если мы не найдем доказательств в пользу того, что хос’киммы — не реморы, никакой религии и никаких аборигенов просто не будет.
Джулиана сказала это по-английски, и поэтому Курт оставил ее слова без внимания. Она повторила еще раз, на диалекте хос’киммов, и добавила:
— Хранить секреты сейчас — бесполезно. Спецы из Лиги все из вас вытащат.
— Я их запутаю. Повторяю, солдаты не получат от меня того, что им нужно.
— Вами будут заниматься отнюдь не солдаты.
— Не важно, кто будет забрасывать меня вопросами. Солдаты, специалисты — какая разница? Все уже перепробовано. Спросите Неллис.
— Неллис? Кто такая Неллис?
— Она думала, что видит мою душу, — задумчиво проговорил Курт. — А на самом деле видела лишь еще одну стену. На большее они не способны. Но теперь я сильнее. Куртэлликот обрел силу, которой не знал Грамманхатей. Я их запутаю.
Элликот говорил уверенно, но как-то туманно. Неллис, Грамманхатей Что это за имена? Какое они имеют к нему отношение? Люди из его прошлого? Если так, значит, Элликот действительно не окончательно распрощался со своим прежним «я»?
— Курт, они хотели, чтобы это с вами случилось. Они хотели, чтобы вы потеряли себя. Неужели вы позволите им победить? Неужели согласитесь быть частью их замысла?
— Единственный замысел, в котором я участвую, — это замысел богов. Я живу жизнью хос’киммов.
— Вы не хос’кимм! — крикнула Джулиана.
Ответом ей была сочувственная улыбка.
— Вы не Куртэлликот. Вы Курт Элликот. Курт. Элликот.
Он отвернулся и снова принялся напевать детскую песенку.
— Говорите же со мной, Курт! — Он не отвечал. — Значит, вам нечего сказать. Вы думаете, что Лига ничего не сможет с вами сделать? А как же хос’киммы? Как ваша стая? Неужели вы думаете, что, одурачив Лигу, вы спасете хос’киммов? Если так, вы дурачите только самого себя. А они еще говорили, будто вы туойал… Лига подбирается к вашей стае, Курт. Они явились за хос’киммами, как когда-то пришли за кассуэлами. Неужели вы позволите им уничтожить хос’киммов? Неужели вы лишь обратитесь в бегство, мудрейший? Ха! Вы недостойны носить знаки старейшины. Во всяком случае, пока закрываете глаза, пытаясь таким образом спрятаться от сложностей мира, как только что отнятый от сосков щенок.
Куртэлликот свернулся в углу камеры. Он слышал все, что сказала Джулианатиндал, и хотя делал вид, будто ему это безразлично, на самом деле ее слова его встревожили.
Она права.
Этот голос прозвучал где-то в недрах его души. Знакомый голос. Это он так часто кричал посреди одиночества, стонал о том, что его жизнь совсем не такая, какой должна быть… Когда на Чугене жизнь Курта изменилась, он почуял в этом голосе фальшь. Слившись со стаей, Курт думал, что голос затих, затерялся. Но теперь он снова вернулся, как будто все время был где-то рядом.
