В ту же минуту два сипая, передав ружья товарищам, скрутили несчастного пундита целой сетью веревок, так что он не мог пошевелиться. Затем Мак-Ивор сделал рукою знак и вся его команда выбралась вон из залы, окружив связанного Нарайяна. Мак-Ивор вышел последним.
Наши приятели остались за столом, пригорюнясь.
— Что теперь делать, коллега? — спросил, разводя руками, профессор.
— Надо принять какие-нибудь меры, — отвечал грустно Андрей Иванович, перебирая в голове средства помочь Нарайяну.
В это время в залу снова вошел капитан Мак-Ивор.
— Вам, может быть, неизвестно, господа, — обратился он к нашим приятелям, — что Нарайян Суами обвиняется в государственном преступлений, что он скрывался от кары закона и что его голова оценена? Но во всяком случае мне очень жаль, что эта сцена разыгралась на ваших глазах. Заверяю вас, я не мог поступить иначе. Вы, кажется, в момент ареста, читали вместе индийскую рукопись? От души жалею, что помешал вашим занятиям. К несчастью, обязанности солдата не всегда бывают приятны. Я все-таки позволяю себе надеяться, что вы не будете против того, чтобы я и мои солдаты провели ночь в этом здании.
— Помилуйте, мистер Мак-Ивор, сколько мы могли заметить, вы действуете здесь, как полный хозяин, — сказал насмешливо Авдей Макарович, — кажется, именно от вас зависит, — запереть ли нас здесь в тесной блокаде или предоставить свободу… провести ночь под открытом небом, в приятном соседстве с тиграми.
— Не говорите о блокаде, мистер Сименс, прошу вас! Конечно, вы можете думать о нас, что вам угодно, но смею вас уверить, что если бы не была ночь и если бы в этой трущобе можно было найти другое помещение, я минуты не позволял бы моим солдатам стеснять вас своим присутствием. Но обстоятельства таковы, что волей неволей приходится быть навязчивым.
Мак-Ивор проговорил эту тираду так искренно и так было видно, что ему действительно неприятно стеснять русских путешественников, что сердце Андрея Ивановича растаяло.
— Вы нас нисколько не стесняете, мистер Мак-Ивор, — сказал он. — Конечно, нам очень неприятен арест мистера Нарайяна, но вы исполнили только свою обязанность. Мы против вас ничего не имеем.
Капитан Мак-Ивор просиял.
— Мистер Сименс, надеюсь, вы того же мнения? — спросил он, обращаясь к профессору.
— Совершенно, мистер Мак-Ивор.
— В таком случае, господа, позвольте вас просить сделать мне честь отужинать вместе со мною? Ведь в этой браминской трущобе, кроме риса, коровьего масла и воды ничего не сыщешь… А у меня найдется довольно сносная ветчина, кусок жареной баранины и бутылки две-три хересу и виски.
Наши друзья переглянулись.
— От души принимаем ваше предложение, — сказал весело профессор, — но с тем условием, чтобы вы позволили нам завтра, в свой черед, угостить вас завтраком.
— С удовольствием, сэр, с большим удовольствием… Но как же так? Значит вы, господа, сумели найти здесь съестные припасы? Это делает честь вашей опытности и… и предприимчивости… Это вообще трудная статья… Ну-с, а теперь позвольте вас, господа, оставить на несколько минут. Я пойду распоряжусь насчет ужина.
И капитан Мак-Ивор торопливо вышел из залы.
Профессор быстро вскочил со стула и несколько времени, молча, бегал взад и вперед по комнате, немилосердно теребя себя за бороду. Наконец он снова подошел к Андрею Ивановичу.
— А что, коллега, — начал он конфиденциальным тоном, садясь около Грачева, — какой суммою вы можете свободно располагать?
— Около 60.000 ф. ст. в Калькуттском банке, — так же конфиденциально отвечал Андрей Иванович.,
Авдей Макарович тихонько свистнул и с видом удовольствия потер себе руки.
— Значит, вы утилизировали свои алмазы? — спросил он снова.
— Еще тогда же. Только не все. Много осталось.
— Поздравляю. В таком случае носа вешать нам незачем.
— Вы думаете?
— Конечно. Надо освободить Нарайяна.
— При помощи денег?
— Неукоснительно. Какой суммы вам не жаль?
— Да хоть все возьмите, только выручите.
Авдей Макарович обнял и расцеловал Андрея Ивановича.
— Ну, голубчик, — сказал он, окончив эту церемонию, — так я пойду орудовать.
И, почти бегом, профессор скрылся из залы.
Он тотчас же отыскал обладателя рыжих бак. Этот последний сидел за бутылкой виски в углу проходной комнаты. Товарищи его в соседней каморке дежурили около связанного Нарайяна.
— А это вы, мистер… мистер, — заговорил профессор, как будто вспоминая фамилию.
— Черпер. К вашим услугам, сэр, — произнес тот, очищая место за столом.
— А вы себе благую часть избрали, мистер Черпер.
— Да, сэр. Надо же как-нибудь коротать время. Ваше здоровье, сэр, — прибавил он, опоражнивая стакан и придвигая бутылку к профессору.
Авдей Макарович чокнулся с Черпером, но поставил стакан на стол.
— Это вы, мистер Черпер, выследили бедняжку Нарайяна? — спросил профессор.
— Да, сэр.
— Как это вам удалось?
— Признаться сказать, сэр, отчасти помогли мне в этом вы сами.
— Я уже предчувствовал это, мистер Черпер.
— Да, сэр. Если вы припомните некоего Эдварда Смита, эсквайра из Манчестера, то, может быть, в вашем покорном слуге найдете некоторые знакомые черты.
— Так это были вы?
— К вашим услугам, сэр..
— Следовательно, письмо Грешама у вас?
— Было. Возвратившись из храма Парвати, я отдал его Бабу-Рами.
— Что вы делали в храме Парвати?
— Искал там Нарайяна, расспрашивал Нариндру…
— И что же?
— Этот старый дурак сказал мне, что когда я достигну цели, демон корыстолюбия растерзает меня когтями тигра… Чорт знает, что за чепуха!
— Больше вы ничего не узнали?
— Да. Но, отправляясь в храм Парвати, я приказал следить за вами своим агентам. Благодаря их телеграммам, я догнал вас в Калькутте и затем уже не упускал из виду. И когда, наконец, вы остановились в этой трущобе, я…
— То вы догадались?
— Да, сэр. Я догадался, что птичка здесь.
— Это очень неприятная история, мистер Черпер.
— Как для кого, сэр. На всех и сам Господь не угодит.
— Но, ведь, согласитесь, сознавать, что Нарайян попал в беду по нашей вине… Это очень, очень неприятно.
— Да, конечно, сэр… Но не следует быть настолько щекотливым.
— Извините нескромный вопрос, мистер Черпер. С какой целью вы преследуете Нарайяна: по должности, из денежной выгоды или из любви к искусству?
— Могу вас уверить, сэр, только из одной денежной выгоды. Не будь денежной выгоды, я не пошевелил бы пальцем.
